й, на старой лесной вырубке.
Как сейчас, помню я этот день, хотя с тех пор прошло более пятидесяти лет. День был по-летнему солнечный, жаркий. Но только мы подошли к лесу, вдруг набежала синяя тучка, и из неё посыпался частый крупный дождь. А солнце всё продолжало светить. Дождевые капли падали на землю, тяжело шлёпались о листья. Они повисали на траве, на ветвях кустов и деревьев, и в каждой капле отражалось, играло солнце.
Не успели мы с мамой стать под дерево, как солнечный дождик уже кончился.
– Погляди-ка, Юра, как красиво, – сказала мама, выходя из-под веток.
Я взглянул. Через всё небо разноцветной дугой протянулась радуга. Один её конец упирался в нашу деревню, а другой уходил далеко в заречные луга.
– Ух, здорово! – сказал я. – Прямо как мост. Вот бы по нему пробежаться!
– Ты лучше по земле бегай, – засмеялась мама, и мы пошли в лес собирать землянику.
Мы бродили по полянам возле кочек и пней и всюду находили крупные спелые ягоды.
От нагретой солнцем земли после дождя шёл лёгкий пар. В воздухе пахло цветами, мёдом и земляникой. Потянешь носом этот чудесный запах – будто какой-то душистый, сладкий напиток глотнёшь. А чтобы это ещё больше походило на правду, я срывал землянику и клал её не в корзиночку, а прямо в рот.
Я бегал по кустам, стряхивая с них последние дождевые капли. Мама бродила тут же неподалёку, и поэтому мне было вовсе не страшно заблудиться в лесу.
Большая жёлтая бабочка пролетела над полянкой. Я схватил с головы кепку и помчался за ней. Но бабочка то спускалась к самой траве, то поднималась вверх. Я гонялся, гонялся за ней, да так и не поймал – улетела куда-то в лес.
Совсем запыхавшись, я остановился и огляделся кругом. «А где же мама?» Её нигде не было видно.
– Ау! – закричал я, как, бывало, кричал возле дома, играя в прятки.
И вдруг откуда-то издали, из глубины леса, послышалось ответное: «Ау!»
Я даже вздрогнул. Неужели я так далеко убежал от мамы? Где она? Как же её найти? Весь лес, прежде такой весёлый, теперь показался мне таинственным, страшным.
– Мама!.. Мама!.. – что было сил завопил я, уже готовый расплакаться.
«А-ма-ма-ма-ма-а-а-а!» – будто передразнил меня кто-то вдали. И в ту же секунду из-за соседних кустов выбежала мама.
– Что ты кричишь? Что случилось? – испуганно спросила она.
– Я думал, ты далеко! – сразу успокоившись, ответил я. – Там в лесу кто-то дразнится.
– Кто дразнится? – не поняла мама.
– Не знаю. Я кричу – и он тоже. Вот послушай! – И я опять, но уже храбро крикнул: – Ау! Ау!
«Ау! Ау! Ау!» – отозвалось из лесной дали.
– Да ведь это эхо! – сказала мама.
– Эхо? А что оно там делает?
– Ничего не делает. Твой же голос отдаётся в лесу, а тебе кажется, что кто-то тебе отвечает.
Я недоверчиво слушал маму: «Как же это так? Мой же голос – и мне отвечает, да ещё когда я уже сам молчу!»
Я опять попробовал крикнуть:
– Иди сюда!
«Сюда-а-а-а!» – откликнулось в лесу.
– Мама, а может, там всё-таки кто-нибудь дразнится? – нерешительно спросил я. – Пойдём-ка посмотрим.
– Вот глупый какой! – засмеялась мама. – Ну пойдём, если хочешь, только никого мы с тобой не найдём.
Я взял маму на всякий случай за руку: «Кто его знает, что это за эхо!», и мы пошли по дорожке в глубь леса. Изредка я покрикивал:
– Ты здесь?
«Зде-е-е-сь!» – отвечало впереди.
Мы перебрались через лесной овраг и вышли в светлый берёзовый лесок. Тут было совсем не страшно.
Я отпустил мамину руку и побежал вперёд.
И вдруг я увидел «эхо». Оно сидело на пеньке спиной ко мне. Всё серое, в серой лохматой шапке, как леший с картинки из сказок. Я вскрикнул и бросился назад к маме:
– Мама, мама, вон эхо на пеньке сидит!
– Что ты всё глупости говоришь! – рассердилась мама.
Она взяла меня за руку и храбро пошла вперёд.
– А оно нас не тронет? – спрашивал я.
– Не дури, пожалуйста, – ответила мама.
Мы вышли на полянку.
– Вон, вон! – зашептал я.
– Да это же дедушка Кузьма коров пасёт!
Услышав мамин голос, «эхо» обернулось, и я увидел знакомую белую бороду, усы и брови, тоже белые, как из ваты, будто их нарочно приклеили к загорелому, сморщенному, как печёное яблоко, лицу.
– Дедушка, а я думал, ты – эхо! – закричал я, подбегая к старику.
– Эхо? – удивился тот, опуская деревянную дудочку – жалейку, которую он выстругивал ножом. – Эхо – это, милый, не человек. Это лесной голос.
– Как «лесной голос»? – не понял я.
– А так. Ты крикнешь в лесу, а он тебе и откликнется.