цатидвухлетним писателем-неудачником, точнее тем, кто без конца корчил из себя писателя и не мог смириться и принять очевидное: никто не будет читать мною написанное, никому это не нужно, никому это неинтересно, и это не изменится никогда.
Но у меня были деньги, было своё жильё, я не умирал ни от голода, ни от холода, так что мог и дальше тешить себя иллюзиями и время от времени бесцельно слоняться по городу.
Я продолжал это делать (то есть бесцельно слоняться по городу), потому что никак не мог понять, нравится мне это или нет. Когда я выходил наружу, когда выбирался из своего убежища, я не мог отделаться от ощущения, будто мир вокруг ненастоящий, а сам я в нём совершенно чужой.
«Не противоречит ли одно другому? – размышлял я с мрачным видом (а я предполагал, что вид у меня именно такой), пока шёл по проспекту Ленина (по той его стороне, где располагались чётные номера домов). – Можно ли чувствовать себя своим (то есть не чужим) в ненастоящем мире?».
Я увидел её случайно. Всё складывалось так, что я не должен был её увидеть. У меня было плохое настроение с самого утра из-за того, что я проиграл шахматную партию, совершив грубый зевок (я злился на себя за то, что допустил столь нелепую ошибку, злился так сильно, словно от этого зависела вся моя жизнь, хотя, я осознавал предельно ясно, что это было не так); я был (как всегда) погружён в свои размышления, я был упоён ходом своих мыслей и тем, что они уводят меня всё дальше от мира, в котором я пребывал, частью которого являлся, но в котором при этом был бесконечно чужим. Я уже толком и не чувствовал даже, как ступают мои ноги по плитке, которой был выложен проспект имени вождя революции; и ничто, казалось, не могло заставить меня вернуться обратно.
Но потом вдруг – вспышка. Сердце моё встрепенулось. Оно будто пробудилось от долгого сна и кричало мне: «Гляди! Здесь – именно здесь – происходит кое-что важное. Тебе нельзя это пропустить! Раскрой глаза!».
И я раскрыл глаза, я выбрался из потаённых глубин своей души, и я глядел.
Я увидел её сразу, взгляд выхватил её из толпы, идущей мне навстречу, которая тут же перестала существовать. Абсолютно всё перестало существовать. Я мог видеть только её. Она была необычайно прекрасна, непозволительно хороша, бесконечно очаровательна. Большие зелёные глаза, нежно-розовые полные губы, бледная кожа. Она была, как мечта.
«Я где-то прежде видел её», – пронеслось у меня в голове. И я ещё долго не мог избавиться от этого ощущения.
Она шла в сторону вокзала, а я, соответственно, в сторону площади. Наши взгляды встретились, наши судьбы тут же беспощадно переплелись. Всё было решено в тот самый момент. Затем подул холодный ветер, развевая её длинные каштановые волосы. И отчего-то именно (и только) тогда мне показалось, что она настоящая, а не плод моих фантазий (ведь всё будто бы указывало как раз на это). Я любовался ею ещё несколько мгновений, а затем она растворилась в толпе.
Я стоял посреди улицы и не мог заставить себя сдвинуться с места. Я глядел по сторонам и мир казался мне теперь совсем иным. Хоть и не произошло в нём вроде никаких видимых изменений. Небо оставалось по-прежнему голубым и не рухнуло всем нам на головы, трава и листья деревьев – по-прежнему зелёными, плитка под ногами – серой. И люди были прежними.
«Но только не я», – тут же подумалось мне. Тогда-то и пришло осознание, в чём тут дело. Да только вот сдвинуться с места я всё ещё не мог, поскольку мне никак не удавалось вспомнить, зачем я вообще шёл в сторону площади (наверное, как всегда, просто бесцельно бродил по городу; но зачем направлялся именно к площади?). Поэтому пришлось возвращаться домой.
Однако и дома нельзя было отделаться от мыслей о девушке, которую я мимолётно случайно встретил на улице, и дома всё казалось теперь совсем другим. Что такое «дом» отныне? Эти стены, возведённые кем-то (неведомо кем) давным-давно? Эти двери и окна, ведущие не туда, где мне хочется оказаться, в которых видно совсем не то, что мне хочется видеть?
Взгляд её дивных зелёных глаз мерещился всюду. Я не мог больше думать ни о чём другом, не мог сосредоточиться на работе. Ни одно слово не казалось мне правильным, подходящим, ни одно из них не было на своём месте, ни одно в полной мере не отражало того, что я на самом деле чувствовал, о чём на самом деле думал, что на самом деле пытался сказать. Мои руки нависали над клавиатурой, я не мог заставить себя пошевелиться. Я словно окаменел. И только неистовое биение сердца напоминало мне о том, что я ещё жив.
А что значило жить? Я больше не знал. Зачем я живу на свете? Об этом я думал, когда, накинув лёгкую куртку, шёл опять к тому месту, где произошла наша мимолётная встреча, где случайно пересеклись наши взгляды и сплелись наши судьбы.
Я стоял и ждал, высматривал среди прохожих её лицо. Я чувствовал себя глупо, но не мог иначе: мне нужно было увидеть эту девушку ещё хотя бы раз. Чтобы сказать ей все самые важные слова. Я жалел, что не сделал этого сразу. Нужно было. Наверняка. Да только что бы она на это ответила? Вдруг просто рассмеялась бы мне в лицо? Вдруг бы сморщилась от отвращения, фыркнула и сказала нечто вроде: «Отвали от меня, придурок!». Я слишком хорошо усвоил все правила.
«Это по-прежнему