омобилей. Радость от наступающей осени сопровождала Гусева всегда: чем бы он ни занимался в эту пору, он чувствовал прилив новых сил.
Он неторопливо шел по старому бульвару, зная, что на противоположном конце его дожидается давнишний приятель, который примерно два года назад сбежал из госконторы по обстоятельствам, не терпящим отлагательств. Нет, не от того, что ему сделали предложение, от которого невозможно было отказаться. А от того, что это была последняя зацепка, которая позволяла ему в дальнейшем удержаться на плаву. Вонь от его служебного проступка была настолько сильной, что ему пришлось оформлять досрочную пенсию по инвалидности, а уже затем тайно устраиваться советником к своему давнему знакомому в банк…
Глебу Афанасьевичу Гусеву (в коллективе прозванным «Афанасич или Афанасий»), наоборот, ничто не угрожало. На днях ему исполнилось шестьдесят. Он сбежал от юбилейного трепа в отпуск, отсиделся с внуком на даче, где они ловили в пожарном пруду золотистых карасей и, по обоюдному согласию, тут же отпускали их в воду.
Он не захотел оставаться в департаменте, хотя его директорство, особенно в последние два-три года, имело отличные результаты. Их хвалили, им подбрасывали премии и, наконец, перед самим юбилеем, Гусеву, ничего не предпринимавшему для выбивания наград, указом президента был присвоен чин Действительного государственного советника. Это уже не шуточки: он стал большим генералом.
И, тем не менее, Глеб Афанасьевич решил уйти из департамента и уже сказал об этом руководителю аппарата правительства, а, главное, премьер – министру. Тот стоял за огромным письменным столом, не «выдержал удара», повалился в кресло:
– Ты что, обалдел!? А я с кем останусь? С твоими мальчиками? С пацанами?! – Он захлебнулся от возмущения, что-то начал гундосить, ну, точь-в-точь, как это делает известный пародист, изображая премьера на эстраде. И вдруг отчетливо:
– Мотивы! Мотивы на стол!!
– Я хочу заработать денег на старость, как сейчас говорят…
– Всех денег…, понял, да? Мы тебе какую пенсию положили?
– Хорошую… Почти как министру федерального правительства…
– Хо-ро-шую! – Передразнил премьер. – Я лично ходатайствовал об этом перед президентом, так? Плюс бесплатный санаторий на двоих, поликлиника… Да, ты че, парень, охренел! Пенсионер, чертов! Дай тебе Бог здоровья, конечно, еще настолько же лет жизни! А здоровье у тебя, если бросишь окончательно курить и выпивать, о-о-о, еще какое! Я и в подметки тебе не гожусь… Еще ни одну бабу, небось, не пропускаешь?!
Глеб Афанасьевич понимал, что спектакль сейчас закончится, что премьер «успокоится», что, конечно же, он не станет разменивать директора департамента на своего любимца – руководителя аппарата правительства, серого кардинала, с которым они прошагали по дорогам родины три десятка лет. А вот у Гусева с аппаратчиком – не сложилось, слишком близкими оказались их точки соприкосновения: премьер, общественные связи, протокол, заявления от имени и по поручению правительства…
Этому человеку, невзрачному, с потными ладонями и выцветшими от возраста сероватыми глазами, косноязычному и абсолютно неграмотному, почему-то все чаще хотелось самому, вместо премьера, выходить на «подиум». Ладно бы, если получалось: такую говорящую голову, принадлежащую фавориту премьера и жаждущую популярности, легче легкого использовать для дела. Но ведь он, к несчастью, только недавно перестал «ложить», а его словарный запас прораба всесоюзных ударных комсомольских строек заканчивался, как правило, популярнейшей среди подчиненных фразой:
– Так шо, мы и по этим показателям вырвались вперед! И никакая б… нас не обгонит в добыче газа, нефти и руды…
– Куда собрался? – Уже миролюбиво спросил премьер. – Я знаю: эта задница не взлюбила тебя… Показал замену: Добронравов, Доброволин, Зае… Никак не могу запомнить такие простые фамилии… Ты видел его?
Гусев кивнул, ответил:
– Это не худший вариант, он хоть сам писать может… Все остальные – отстой, только треп, который – изнуряет. А собрался я к Гаруну, в «Агродар»… Говорит, что даст департамент, оклад в 10 раз больший, чем у меня сейчас…
– Врет! Он жмот, да и тяжело тебе с ним будет. Потому, как он – хам.… Ни образования, ни воспитания, ни культуры! Считай, что это я тебе обо всех нас говорю, и о себе, в первую очередь… Ты что кончал?
– МГПИ, двухгодичные курсы МИДа и курсы менеджмента в Плехановке с дипломами, стажировка в «Штерне»…
– Вот видишь, а у него – два заочных: ЦПШ и ВПШ… Я хоть, слава Богу, Губкинский закончил, поучился, почувствовал себя студентом, опять же, академия народного хозяйства…
И уже без перехода:
– Я скажу ему при встрече, что мы тебя в обиду не дадим. А будет невмоготу, Глеб, не раздумывай, звони, возвращайся… Уж что-что, а должность зама—то всегда найдем для тебя…
Он обнял его, смутился своей щедрой растроганности, одернул кургузый пиджак, который вечно висел на нем как на плохой вешалке в плохом гардеробе.
– Не поминай