мната)
Вендла: Зачем мне сделали такое длинное платье, мама?
Госпожа Бергман: Сегодня тебе исполнилось четырнадцать лет!
Вендла: Если бы я знала, что ты сделаешь мне такое длинное платье, так лучше мне не дожить до четырнадцати.
Госпожа Бергман: Платье не такое длинное, Вендла! Что ж делать? Я не виновата, что моя дочка растет и растет с каждой весной. Как же тебе, взрослой девушке, расхаживать в принцессе?
Вендла: Во всяком случае, моя принцесса идет мне больше, чем этот халат. – Дай мне еще поносить ее, мама! Хоть одно только лето. В четырнадцать или в пятнадцать, эта хламида мне всегда будет впору. – Оставим ее до следующего дня моего рождения. Теперь я только буду наступать на оборку.
Госпожа Бергман: Не знаю, что и сказать. Я бы тебя, дитя, охотно оставила, как ты есть. Другие девочки в твоем возрасте бестолковые дылды. Ты совсем не такая. – Кто тебя знает, какою будешь ты, когда другие только начинают развиваться.
Вендла: Кто знает – может быть, меня уже и на свете не будет.
Госпожа Бергман: Дитя, дитя! Откуда у тебя эти мысли!
Вендла: Ничего, милая мама, не горюй.
Госпожа Бергман: (целуя ее) Сокровище мое, ненаглядное!
Вендла: Они приходят ко мне по вечерам, когда я не сплю. И от них мне вовсе не грустно, и даже знаю, что потом лучше засну. – Грешно, мама, думать об этом?
Госпожа Бергман: Ну, иди и повесь хламиду в шкаф! Надевай себе с Богом свою принцессу! – Я как-нибудь при случае подошью тебе воланов пальца на четыре.
Вендла: (вешая платье в шкаф) Нет, уж лучше быть двадцатилетней!..
Госпожа Бергман: Если бы только тебе не было так холодно! – В свое время и это платьице было достаточно длинно, но…
Вендла: Теперь, когда наступает лето? – Ах, мама, ведь и у детей дифтерит из-под коленок не начинается. Поищи таких бедняг. В мои годы не зябнут, особенно в ногах. Мама, разве лучше, чтобы было очень жарко? Благодари Бога, что твое сокровище не обрезало в одно утро рукава и не вышло к тебе на встречу, так без чулок и башмаков! Когда я буду носить мою хламиду, внизу я оденусь царицею эльфов… Не бранись, мамочка, этого никто не увидит.
Сцена вторая
(Воскресный вечер)
Мельхиор: По мне это слишком скучно. Я больше не играю.
Отто: Тогда и нам придется бросить. Ты приготовил уроки, Мельхиор?
Мельхиор: Да вы продолжайте!
Мориц: Куда ты идешь?
Мельхиор: Гулять.
Георг: Да уже смеркается!
Мельхиор: Почему мне нельзя гулять в темноте?
Эрнест: Центральная Америка! – Людовик XV! – Шестьдесят стихов из Гомера! – Семь уравнений!
Мельхиор: Проклятые уроки!
Георг: Хотя бы завтра не было латинского сочинения.
Мориц: О чем ни вспомнишь, а все в голову лезут уроки.
Отто: Я пойду домой.
Георг: И я, готовить уроки.
Эрнест: И я, и я.
Роберт: Покойной ночи, Мельхиор.
Мельхиор: Приятного сна.
(Все, кроме Морица и Мельхиора, уходят)
Мельхиор: Хотел бы я знать, для чего, в конце концов, мы живем на свете!
Мориц: Лучше бы мне клячей быть, дрожки таскать, чем в школу ходить. Для чего мы ходим в школу? – Мы ходим в школу для того, чтобы нас экзаменовали, – а для чего нас экзаменуют? Чтобы мы провалились. Ведь семеро должно провалиться уже потому, что в следующем классе может поместиться всего шестьдесят человек. – Мне так не по себе, с Рождества… Чорт возьми! Если б не отец, я сегодня же связал свой узелок и отправился бы в Альтонз!
Мельхиор: Поговорим о чем-нибудь другом.
(Они прохаживаются)
Мориц: Видишь там черную кошку с задранным кверху хвостом?
Мельхиор: Ты веришь в приметы?
Мориц: Не знаю, наверно… Она оттуда пришла. Ничего нельзя сказать.
Мельхиор: Я думаю, это Харибда, в которую попадает всякий, кто вырвался из Сциллы религиозных убеждений. – Сядем здесь, под буком. Теплый ветер несется с гор. Хотел бы я теперь быть наверху, в лесу, молодой дриадою, всю долгую ночь, на самых вершинах колыхаться и качаться.
Мориц: Застегни курточку, Мельхиор!
Мельхиор: Ух, раздувает одежду!
Мориц: Как темно! – руки перед самым носом не вижу. Ты где?.. А ты не думаешь, Мельхиор, что стыдливость в человеке – только следствие воспитания?
Мельхиор: Вот об этом я думал третьего дня. Мне кажется, что стыдливость очень глубоко внедрилась в человеческую натуру. Представь себе, что ты должен совсем раздеться перед своим лучшим другом. Ты этого не сделаешь, если и он не станет делать то же самое. – К тому же, это более или менее дело моды.
Мориц: Я уже думал, когда у меня будут дети, мальчики и девочки, я заставлю их спать в одной и той же комнате, если можно, на одной кровати; чтобы утром и вечером, одеваясь