?
Меня не было рядом, когда вы явились на свет,
Вы были мокры и кричали от голода.
Так бывает всегда.
Вы явились оттуда, откуда приходим мы все,
Из темной пучины душ,
Что вздыхает и посылает нас в путь,
А затем призывает обратно. Нас всех.
Но если все так – и никак не иначе, и даже для вас, –
Отчего вы подобны стеклу, что упало на пол,
Разлетевшись осколками? Отчего – не траве
Океанского ложа? Отчего – не гальке, не иве,
Склоняющейся на ветру? Отчего вы ломаетесь, а не гнетесь, и даже
Сломавшись, не обретаете цельность вновь? Вы ведь знаете, как это сделать.
Пойдемте со мной на окраину города.
Снимите обувь, ступите на землю.
Она мягче женского тела.
Она надежней отца.
И вода. И воздух.
И вы возвращаетесь к ним
В этой жажде, которой названия нет.
Сбросьте стыд, будто старый плащ.
Вспомните, кто вы. Вы – звезда,
Вы – гора, что тянется к солнцу,
Ваше сердце – промытая влагой пещера,
Где поют птицы.
Вы помните?
Пролог
Лишь у пересохшего колодца узнаёшь цену воде.
Середина дня. Середина недели. Середина зимы. Кружится легкий снежок. Зачарованный этим снегом Манхэттен погружается в тишину. Городской пейзаж приобретает черты рождественской литографии. Замотанные в шарфы, укутанные в пальто горожане бегут по улицам, по-детски улыбаясь падающим снежинкам. В снегопад город всегда затихает, и в тишине этой таится ощущение ожидания.
Укрытый тончайшей снежной пеленой Центральный парк превращается в кружевной кусочек волшебной страны. Под этим мягким серым небом возможно любое чудо – и вот откуда ни возьмись возникает орел, взмывает меж парковых сосен, звучно бьет крыльями. У американских индейцев есть поверье: увидеть большую птицу – к удаче.
Я готова видеть добрые предзнаменования во всем. Начиная новую книгу, хочу верить, что строки, которые я напишу, будут кому-то полезны, будут благословенны. Я иду по дорожке, совсем рядом взлетает орел, и при виде этой огромной птицы мгновенно возникает ощущение узнавания. «Это орел, – думаю я. – А вокруг – Нью-Йорк». (Я много лет прожила в Нью-Мексико, где орел – зрелище хотя и нечастое, но все же вполне обыденное.) За пять лет жизни в Нью-Йорке вижу орла третий раз. Одолеваемая сомнениями (да живут ли на Манхэттене орлы?), поискала информацию и узнала, что они и впрямь обитают в Центральном парке: их специально выпускает Служба охраны лесов. Но и после этого появление орла остается для меня чудом. Что ж, я верю, что это сулит большую удачу. Верю, что моя новая книга будет под покровительством Высших Сил, и благодарна им за столь добрый знак.
Мне 58 лет. Писателем стала в 18. Стало быть, ремеслом своим занимаюсь уже 40 лет. Довелось писать пьесы, романы, рассказы, песни, стихи, обзоры и статьи. Бывали годы тощие и годы тучные. В активе у меня 20 книг, а значит, я пишу достаточно долго и достаточно много и заслуживаю того, чтобы зваться писателем. Я давно сжилась с двумя всадниками-близнецами, которые преследуют любого писателя: с желанием писать и со страхом, что на сей раз ничего не получится.
За эти 40 лет писательство перестало быть непосильным трудом и превратилось в нечто привычное, повседневное. И все же нередки дни, когда для борьбы со страхом перед чистой страницей приходится призывать на помощь всю свою отвагу. «Господи, пошли мне идею», – молюсь я, а потом прислушиваюсь и записываю то, что услышу. Вдохновение – это всего лишь умение слушать и готовность поверить негромкому голоску, звучащему внутри. В иные дни я готова верить. В иные – не готова. В такие дни приходится молиться еще раз: «Господи, пошли мне готовность лишь слушать и записывать». А потом я прислушиваюсь и начинаю писать.
За годы писательства я узнала, что существует поток идей, к которому способен подключиться любой из нас – любой художник. Этот творческий поток никогда не иссякает. Иссякаем лишь мы – отвлекаемся, поддаемся страху. Я узнала, что мое творческое состояние и духовное суть одно и то же. Создание произведения есть акт веры, шаг к тому, чтобы стать больше. Когда работа заводит в тупик, дух тоже оказывается в тупике. Когда я сознаю себя как художника, получается, ставлю себе духовные границы. Приходится молиться об избавлении от эгоцентричных страхов. Приходится просить Бога, чтобы он помог отбросить саму себя и превратиться в проводника, в канал, по которому хлынут идеи. В такие времена я вновь вешаю над столом надпись «О’кей, Бог, ты позаботься о качестве, а я – о количестве». Иными словами, настает пора отказаться от себя-писателя и превратиться в путь, по которому идет Нечто или Некто. О, как моему эго ненавистно подобное смирение! Но ничего не поделаешь – великие произведения