ары моря, обычно усердно собираемые немногочисленными жителями поселка
Однако в этот раз на побережье не было ни души. Крестьяне-корды сидели по домам, отгоняя сон чадящими софитами, ибо грозы такой не видывали даже старожилы, привыкшие к угрозам стихии и выросшие с именем ее на устах и музыкой ее внутри. Вечные деревья, и те не успевали отращивать ломаемые ветром ветки, куда уж простому корду подпевать грозному маршу бури! В нем слышалось отчаянное торжество негодяя, решившего отомстить миру за вечные неудачи, пускай ценой невосполнимых потерь.
Что может простой корд противопоставить победному соло грома, поддерживаемому воем яростного ветра, стройным хором трескающихся сучьев и рокочущих волн… Другое дело, когда шторм стихнет и сменится тихим пением морского утра, так ласкающим слух и таким нетребовательным к исполнительскому таланту, что дети по всему Ак-Корду разучивают этот мотив одним из первых. Пока же буря все усиливалась, и оставалось только ждать.
В этот грозный час у границ деревушки и промелькнули две крадущиеся тени. Остановившись у одного из крайних домов, они продолжили разговор, начатый до подхода к поселку.
И все же неуютно мне, приятель, право слово, может как-нибудь сами, честно заработаем? – оглядываясь, пробормотал один из сообщников, пузатый гном с редкой бородой, одетый в широкий балахон с известной всем гномской вязью. – Ведь были же гномы, кто всего добивался своим трудом, обучившись у легендарных мастеров горы Соул! Законы Ак-Корда суровы к плагиям, да и не лежит моя душа к этому делу…
К этому делу… – ноту в ноту передразнил его попутчик, худощавый гном средних лет, одетый в лохмотья, комично контрастирующие с болтающейся на шее толстой цепью из драгоценных камней.
Его лицо хранило надменность, губы кривились в усмешке, поигрывая потухшей из-за дождя самокруткой с дешевым мурром.
– К этому делу! – прошипел он в другой тональности, и, переходя на монотонный шепот, захрипел:
Этим делом, да будет тебе известно,
занимались наши отцы и деды,
это наш хлеб, и он есть в этом месте,
здесь, за дверью, в двух шагах от победы,
грабить кордов – твоя судьба,
ты – гном, запомни мои слова!
Толстяк-гном, хотя и испытывал угрызения совести, при звуках родного говора машинально начал покачивать головой, будто соглашаясь с вышесказанным и поддерживая товарища.
Я рад, что ты со мной, брат.
Знай: после нет пути назад! – несколько раз повторил старший гном, окончательно убедив юного плагия.
– Он Кам! – накинув капюшон, тот бросился в незапертую дверь кордского дома. Втоптав в грязь испорченную дождем самокрутку и сложив руки на груди, старший гном последовал за ним.
Налетчики с гортанными криками ворвались в крохотную, но очень уютную гостиную, где мирно коротала вечер семья обычных кордов. Был там убеленный сединами глава семейства, задумчиво перебирающий струны старенькой лютни, и его жена, миловидная женщина среднего возраста. Она вполголоса подпевала мужу, создавая ту самую незатейливую семейную гармонию, которой издавна славились корды. Именно за ней охотились наши знакомые гномы, подобно многим в своем роду избравшие путь плагиев.
Увидев нежданных гостей, супруги прекратили свое занятие, и глава семьи, встав и отложив инструмент, твердо спросил, что им понадобилось в чужом доме.
– Будто ты не знаешь, старик! – насмешливо процедил старший гном. – Или же ты настолько бездарен, что хибару твою прежде обходили стороной наши собратья по благородному ремеслу? Так я разжую тебе, что к чему: сейчас мы достанем нашу шкатулку, и ты уж будь любезен, исполни свои мелодии, чтобы чертов ящик мог запомнить их и проигрывать впоследствии. В противном случае мы включим его, и он заиграет ужасную музыку! Поверь, ты пожалеешь, что не закончил свою никчемную жизнь до нашего прихода!
Лицо жены корда побелело, однако она не выдала своего волнения ни звуком. Лишь тревожной виолончельной трелью возрастала мысль о том, что в соседней комнате спит их маленький сын, и лишь страх за него руководил мыслями и поступками отца-корда.
Спокойно оглядев обоих гномов (причем наш толстяк испытал очередной ощутимый укол совести), мудрый корд заговорил:
– На твой вопрос, сын Джа-Зу, бездарен ли я, отвечу, что моя музыка, безусловно, не сравнится с великими творениями мастеров древности. Однако жена моя когда-то полюбила ее, и, клянусь Ви-Валь-Ди, это стало лучшей наградой и признанием для меня!
Кордка бросила пристальный взгляд на мужа. В столь опасную минуту она испытала сильнейший прилив нежности, и, не в силах сдержаться, стала напевать мотив их юной любви, сначала тихо, затем, увидев, что глаза мужа благодарно заблестели, стала петь все громче, вкладывая в мелодию запах того ромашкового поля, где впервые испытали они счастье единения.
Корд тем временем