Первое прощание. Анастасия Строкина

л Миша. И замер.

      – Десять! – подсказала я ему. Но Миша молчал.

      Я обернулась и увидела Д. А. в свете подъездного фонаря, белого, босого, в красной рубашке и длинной черной юбке его жены. Д. А. стоял, ничего не говорил, ничего не делал. Мы почему-то закричали, тогда он тоже закричал и кинулся в сторону леса, размахивая руками. Скорее всего, он думал, что взлетит.

      – Может быть, он считает себя птицей? – спросил Миша.

      – А если он и правда птица, то какая? – задумалась я.

      – Он – дикая птица!

      В тот день мы стояли и смотрели, как Д. А. бежит и бежит и как будто растворяется в северном сиянии.

      – Это был долгий декабрь, – вдруг сказала я Волку. – Солнцеед опять пришел на небо, и стало темно. Да, было очень темно. И днем было даже темнее, чем ночью. Потому что днем должно быть светло. А когда знаешь это, то дневная ночь становится еще чернее.

      – Зачем ты мне это говоришь? – спросил Волк.

      – Потому что в тот декабрь Д. А. перепутал времена года. И стал птицей. А больше он почти ничего никогда не путал.

      – Ну, раз он ничего не перепутал, значит, оно существует – самый настоящий Гор-ба-чев. Мне кажется, это означает что-то плохое. Спроси у папы.