л без зазрения совести, как последнюю шалашовку вокзальную, и «спасибо» не сказал! Впрочем, я ничему не удивляюсь, потому что это вполне в его стиле. Хотя я и сам лох порядочный, если не разобрался в нём с самого начала. А ведь мог, приглядись к нему чуть повнимательней да не будь таким доверчивым…
И ведь купил он меня на элементарном. Я его сам, своими руками, сделал заместителем в Еврейском культурном центре, где был бессменным руководителем со дня основания. А кого мне, скажите на милость, было поначалу опасаться? Я же это общество единолично затеял, тридцать три пота пролил, пока все инстанции в одиночку обошёл, доказывая, что мы – не фикция, а вполне работоспособная структура, деньги выбил из Сохнута и богатеньких спонсоров-буратино, офис оборудовал, объявления по газетам распечатал, всевозможные образовательные и культурные программы раскрутил в городе – да разве этого мало?! Потом уже штатом обрастать начал, помощничками, мать их, вроде Файнберга…
Первое время опасаться мне действительно было некого: работали помощнички слабовато, специфики работы с нашими драгоценными городскими евреями не знали, зато деньги получать ой как любили. А как добываются эти деньги, и какие круги ада я при этом прохожу – это их не волновало. Да я и не обучал их высшему пилотажу, оно мне надо? Кроме того, тут одной бойкости и хорошо подвешенного языка маловато, нужен авторитет, нужны знакомства. Да ещё умение в нужный момент и в нужном месте помозолить глаза тем, кто сидит на раздаче денег. Я же к этому животворному источнику не месяц и не два подбирался, по первому свистку летал на всевозможные тусовки во все концы страны, письма спонсорам строчил чуть ли не километрами, спину гнул, да так, что до сих пор косточки ломит… Постепенно узнали меня, доверять начали, кое в чём уже советовались. Вот мне и карты в руки. А тем бойким юношам, что пришли в Еврейское общество следом за мной, – им ещё только предстоит свою тропу в джунглях протоптать. Джунгли – на то и джунгли, чтобы протоптанная другими тропа не всегда вела к успеху каждого встречного-поперечного. Без смекалки тут запросто ноги протянешь или другие, более зубастые хищники тебя схарчат.
Марик Файнберг понравился мне с самого начала. Глазки наивные и влюблённые, сверкают, как только что отчеканенные пятаки, в которых отражается синее иерусалимское небо, костюмчик хоть и не богатый, но аккуратный, щепетильность и точность бухгалтерские, а я, между прочим, страсть как не люблю в бумагах копаться. А ведь надо – офис открыли, письма и бумаги казённые туда-сюда полетели, в дела их подшивать необходимо, ответы строчить – чувствую, закапываюсь в бумажном дерьме по уши. Одно из двух: или что-то живое делать и крутиться белочкой в колесе, или барабанить день-деньской сочинения на канцелярские темы. Аж, одно время по утрам просыпаться не хотелось от такой бумагомарательной перспективы!
Тут-то он мне и пригодился. Зарплата для меня, говорит, не главное, мне важно, мол, служить великому делу возрождения еврейского народа, пользу людям приносить. Завернул, подлец, даже цитатки из Герцля и Бубера, а последнего, к слову сказать, я читал ой с каким скрипом, и разрази меня гром, если я что-то понял из прочитанного. Когда же он заявил, что больше всех на свете обожает Жаботинского, то покорил моё сердце окончательно. От кого – от кого, а от Жаботинского я действительно без ума. Впрочем, это к делу не относится. Это так – беллетристика на свободную тему…
Одним словом, сбросил я на него всю писанину и бухгалтерию, а сам остался вроде свадебного генерала, то есть, по-прежнему раскатывал по тусовкам, пил с господами-спонсорами фуршеты, трахал заезжих эмансипированных израильтянок в два раза старше меня по возрасту и в два раза тяжелее по весу, и в ус не дул. Надеялся, что тылы мои надёжно прикрыты, и трудолюбивый клерк в офисе пашет, как положено. Даже в моё отсутствие.
Здесь-то он мне козу и подстроил. Этот серенький пиджачок оказался ещё тем жуком. Очень быстро он пронюхал, как вставлять в тот или иной документик свою фамилию, чтобы она запечатлелась в чьей-то начальственной памяти, перекатал в записную книжечку нужные адреса и телефончики, покукарекал потихоньку с кем следует, прикрываясь мной, как козырем, и, гляжу вскоре, начали его приглашать на тусовки не реже моего, а со временем даже чаще. Я возмутился было, мол, что это за самодеятельность, только он и здесь нашёлся, сказал, что державный Сохнут уже положил на него глаз и зажимать молодого перспективного кадра никому не позволит. Поскрипел я зубами, помянул Сохнут добрым бранным словом, да никуда не денешься.
А он, сволочь такая, не только вширь, но и вглубь попёр. Божьих одуванчиков, старичков-активистов из синагоги, на свою сторону переманил, а уж тем только повод дай. Коммунистического задора и комсомольской энергии в них на два поколения вперёд хватит. Пока я по привычке представительствовал на очередном семинаре, Файнберг собрание общины созвал и так хитроумно доклад свой гадючий построил, что вышло, будто я никакой особой пользы общине не приношу, и даже наоборот, сосу из неё соки, как помещик из крепостных крестьян. Стоило мне лишь вернуться, как синагогальные старички вкупе с розовой молодёжью, которая всегда в оппозиции, меня чуть с гавном не съели. И съели бы, будь у меня шкура потоньше.
В результате всех этих не шибко хитроумных комбинаций