надия, тетю Дусю, отнесли в автобус, потом ее забрала «Скорая помощь».
Я отошел к старой искривленной сосне, от которой начиналась аллея. По ней бегал маленький визжащий поросенок, сбежавший из сарая сторожа. В толпе милицейская форма выделялась на фоне гражданских пальто и плащей. Было много одноклассников. Они кивали, поднимали руки для приветствия. Молчали. Думали, что еще успеем поговорить позже, не сейчас.
Раздражал лысый полковник в позолоченных погонах и очках. Он покрикивал на почетный караул, расчищал дорогу генералу, вышедшему из машины, что-то шептал ему на ухо. Другой полковник, седой, коренастый, неподвижно стоял у края могилы. Прощаясь, он крепко поцеловал Геннадия в черные губы. В морге Гену старательно загримировали. Правый глаз и большая часть лба были перевязаны бинтом, от чего он походил на раненого солдата.
Подошел седой полковник, молчавший во время панихиды, повертел в руках очки с толстыми стеклами, сунул их в карман и сказал:
– Нелепость, – долго молчал, – мне докладывали, вы друг Геннадия Николаевича. Вам могу сказать, почему все так произошло…
– Что все? – перебил я его.
– Нелепость вся эта… Приходите завтра в райотдел. Уголок памяти капитана Петрова сделаем. Слова нужны будут. Бумагу поможете составить…
Я молчал.
– Понимаю. Мертвому ему ни к чему…
– Полковник Кузьмин! – я вздрогнул от резкого голоса. – Надеюсь, на поминках не будете отмалчиваться? Это поручение отдела по политико-воспитательной работе УВД, наконец… – лысый полковник не успел договорить.
– Да, Фетров. Отмалчиваться не буду. Я – к генералу, – бросил Кузьмин на ходу.
– Старость, – сказал Фетров. Он смотрел на меня через запотевшие очки. Снял их, достал из записной книжки лайковую тряпочку и тщательно протер стекла. – Как столица? – спросил. – Читали ваши опусы. Крепко сбито. Завидую. Сам когда-то грешил, был редактором одного издания, правда, милицейского. А вот сейчас отдел городского управления возглавляю… Сколько бесед провел с капитаном Петровым. Строптив был, покойник, неуживчив. Хлопот с ним… Как-то привел ко мне на квартиру семью патрульного сержанта. Вот, говорит, будет у вас жить. Я не сдержался, виноват, рявкнул, скомандовал им «кругом» и «марш». Он попросил сержанта, а у того малыш на руках, подождать у подъезда. А мне говорит: «Слово надо держать!» Как дитя, право дело. Ведь не буду я объяснять ему, что обещанную квартиру присмотрел наш главный кадровик из управления. Между прочим, ветеран войны… А вы надолго? – без перехода спросил он, увидев, что к нам направляется первый секретарь обкома комсомола Светлана Абалкина, моя однокурсница по институту.
– Доброго здоровьечка, Светлана Аполлинарьевна, – поприветствовал Фетров, вскинув руку к фуражке.
– Поедем со мной, – сказала она мне.
– Куда?
– Надо. Поговорить хочу, – и, не дожидаясь ответа, пошла к стоянке автомашин.
В машине молча смотрели друг на друга. Светлана сказала:
– Ты мало изменился…
– Как твои дела?
– Что мои? Старая дева. Некогда мужа подобрать… А ты как?
Я пожал плечами.
– Помоги разобраться. Ты – школьный товарищ Геннадия. Твой интерес здесь оправдан. Как все глупо получилось!
– Что все? – задал я тот же вопрос, что и старому полковнику.
– Зачем я пошла на поводу у Петрова? Отпустила его в милицию. Ведь он же совсем неподготовленным был.
– Свет, тысячи людей идут в органы МВД. И ничего. Осваиваются. Делают конкретное дело…
– Но он-то шел как виноватый. Ты думаешь, я не знаю, что он влезал в самое пекло. Все знаю. Кое-кто хотел бы представить его не в том свете…
А в каком свете, думал я, можно представить Генашу Петрова? Он всегда был для меня в чистом свете. Второй день ношу в кармане телеграмму: «Погиб Генаша. Похороны субботу» и второй день не могу поверить в случившееся.
…Прочитал телеграмму, бросился к телефону. Частые гудки сменялись длинными, абонент молчал. Позвонил жене:
– Я сегодня уеду…
– Опять что-нибудь? – сказала она, – возьми сына из садика…
– Дня на три. Может быть, больше.
– А что сказать детям?
– Скажи: у папы погиб друг, уехал его хоронить… – то, что говорила жена, я уже не слышал.
«Жигули» завелись сразу. Бензина, думаю, хватит, чтобы заправиться основательно уже на выезде из города. Телеграмма лежала в кармане. Я несколько раз пытался достать ее, но в последний момент передумывал. Подъехал к редакции, поднялся на шестой этаж, не дожидаясь вечно занятого лифта.
– Редактор не приходил? – спросил секретаршу. – У меня друг погиб. Предупреди Виктора, что я уехал. В понедельник – буду. Если что, позвоню.
– Напиши записку…
Сбежал по лестнице. Думал: что-то я не доделал. Нет, что-то я не то, не так делаю. Я не верил