после чего они часто понимающе смотрели друг на дружку, храня в своих душах эту самую главную тайну.
Но уже потом, когда, как-то по весне, появилась эта большая, некрасивая, толстая и неприятная тётка, с большими сиськами и толстым задом, которую звали совершенно диким именем Клавдия Пантелеевна, отношения эти резко изменились. Тётка оказалась её матерью, а подружка Света, вместо того, чтобы поддержать и посочувствовать, взялась дразниться матерными словами, кривляясь лицом, в точности повторяя и интонацию, и выражение, с которой её мать общалась с окружающими, включая детей. А ведь Настя скармливала ей почти все сладости, которые привозила мать, стараясь удержать эту дружбу и задобрить свою лучшую подружку.
Мать приезжала раз, или два раза в месяц, привозила шоколад или конфеты в невероятно больших количествах, оглашала пространство своим рёвом, шокируя тонкую ребячью душу, чмокала в щёку и уезжала. Этим её материнская любовь и ограничивалась. Она была совершенно чужим человеком и Настя часто думала, что кто-то ошибся и прислал ей не её маму, потому что эта тётка была белобрысая, вся в кучеряшках, с толстыми губами и носом пуговкой, а её мама должна была быть ласковой и нежной, и непременно очень красивой, с тонкими чертами лица. И ещё она должна была быть невысокого роста, смуглой, очень стройная, с чёрной толстой косой, уложенной вокруг головы, как у старшей воспитательницы Риммы Сергеевны. Настя и сама была черноволосая, невысокого роста и очень красивая. Она понимала это с раннего детства, потому что с самого раннего детства её таскали за косички детдомовские мальчишки, а когда она подросла, стали назначать свидания под лестницей после отбоя.
Вначале свидания были ей не очень приятны, но очень возбуждали любопытство, рождённое подрастающими девочками за трубой. Она бегала под лестницу, чтобы и ей было, что рассказать своим подружкам. Но вот рассказывать то, что происходило под лестницей, ей не хотелось. Внутренним чувством она понимала, что сопливые поцелуи, замусоливавшие ей лицо, губы и шею, шарение руками в трусиках в какой-то спешке и очень настойчиво, были противными и гадкими. Но с другой стороны ей было очень интересно, что же так привлекало мальчиков шарить в темноте в её трусиках, и почему она тоже начинала учащённо дышать, реагирую своим организмом на эти странные прикосновения, на эту странную близость? И почему ей и страшно было от этих прикосновений, но и очень приятно?
Она понимала своим маленьким я, что это что-то запретное и взрослое. Но именно поэтому ей было интересно понять эту взрослость. Девочки же рассказывали, что от таких встреч в темноте под лестницей рождаются дети. Она не понимала, что может быть такого страшного в сопливых поцелуях, и почему дети могут получиться именно от них? Но внутренним чувством догадывалась, что поцелуи тут ни при чём. При чём могли быть только прикосновения в самом низу, там, где это становилось до боли приятным и заставляло сжимать ноги и покрываться мелким потом и её, и мальчика, который был с ней под