будут выгравированы под изображениями этих брауншвейгских светил.
Предпочитал он Англии Ганновер,
А двух уродливых любовниц
Предпочитал супруге, чистой и прекрасной.
Литературу презирал, искусство ненавидел,
Зато салаты с ворванью любил
И покровительствовал устрицам прескверным.
Он Уолпола в министры произвел,
Порочным вкусам неизменно верный.
Родителя взяв себе за образец,
Я муж был неверный и скверный отец,
Сквалыжничал, жадничал, деньги копил
И немцем на троне английском я был,
Французов побил в Деттингенском бою,
Шотландцам устроил резню в их краю…
Беспутен и туп, неучтив и жесток,
Никем не оплаканный, в землю я лег.
Чтоб должный придать моей статуе вид,
В подножье пусть Питт на коленях стоит.
Почет и место статуе моей:
Я – лучший из английских королей.
Достойный славословий и похвал,
Жене-дурнушке я не изменял.
Пусть сохранить Америку не смог,
Зато вседневно ел бараний бок.
Умом, пожалуй, был я слабоват,
Но англичанин с головы до пят.
Всех королей попрал Наполеон,
Лишь я стоял; и вот – повержен он.
Французу изломали дерзкий штык
Старуха Англия, Георг старик.
Мой Нельсон потопил его суда,
А Веллингтон взял с бою города.
Мой стяг везде – на суше и воде…
Мне равного не сыщете нигде!
Я сверженных монархов привечал,
Им троны и короны возвращал…
А впрочем, что мне в суше и морях,
Во всех спасенных мною королях,
И в том, что мной пленен Наполеон?
Победой я отнюдь не упоен.
Мне короли лобзали край одежд,
Но я не поднимал сонливых вежд;
Я к ликованью Англии был глух,
Салюты мне не радовали слух…
Зачем мне слава, почести, венец,
Когда я старый, сбрендивший слепец!
И старцам, и юнцам его пример
Наукой да не будет:
Он оскорблял равно и женщин и мужчин,
Он изменял жене и был любовником неверным,
Он предавал и убежденья и друзей.
Невежда, грамоту он одолеть не мог,
Зато в портняжном понимал искусстве
И мастер был по кулинарной части.
Воздвиг он Брайтонский дворец, а также
Бакингемский,
И за такие достиженья был
Восторженною знатью именован
Он «первым джентльменом всей Европы».
Прошу вас чтить того, чью статую вы зрите,
А также тех, кто восторгался им.
Георг I
Всего несколько лет назад я близко знал одну почтенную даму, которой в молодости делал предложение Хорее Уолпол, а в детстве ее погладил по головке Георг I. Эта дама бывала в гостях у доктора Джонсона, дружила с Фоксом, с прекрасной Джорджиной Девонширской, была своим человеком в блестящем обществе вигов при Георге III; она лично знала еще герцогиню Куинсберри, покровительницу Гэя и Прайора и всеми признанную первую красавицу при дворе королевы Анны. Часто, держа за руку мою добрую старую приятельницу, я думал о том, что через нее соприкасаюсь с миром остроумцев и кавалеров минувшей эпохи. Я переносился мыслью на сто сорок лет назад и видел Браммела, Селвина, Честерфилда, этих магистров удовольствия; видел Уолпола и Конвея; Джонсона, Рейнольдса, Гольдсмита; Норта, Чатема, Ньюкасла; видел белокурых фрейлин Георга II; немецкий двор Георга I, при котором был министром Аддисон, где служил Дик Стиль, куда прибыл великий Мальборо со своей неукротимой супругой, – когда еще жили и писали Поп, и Свифт, и Болинброк. Об обществе столь многолюдном, деятельном и блестящем невозможно дать сколько-нибудь полного представления в четырех кратких главах; мы можем лишь, приподнимая на миг завесу времени, заглянуть еще и еще раз в этот давний мир Георгов, посмотреть, что представляли собой они сами и их дворы; бросить взгляд на людей, которые их окружали; приметить былые обычаи, моды и удовольствия и сопоставить их с нынешними.
Я должен оговорить это, приступая к своим лекциям, поскольку тема их была неверно истолкована и меня упрекали за то, что я не написал ученого