уже об алгебраической формуле Ньютона, римском сенате и об Эдуарде IV, юные и энергичные они хохотали, носясь по саду. Тоби без повода повторял заданные французские словечки, переиначивая их на свой манер. Кит набегавшись, повалился на землю и задержал взгляд на небо.
Миссис Вивиана Дитчер давно провела незнакомца в гостиную. Он кашлял, извинялся за него и глотая чай, отвечал на ее расспросы. Она улыбалась и с какой-то горячностью говорила:
– К благим делам обращена я всей душой. И я вас ждала, мистер Ходони. Надеюсь, вы не в дороге простудились?
Он ответил:
– Нет, что вы миссис Дитчер. Кашель мучает меня почти полгода, и были… небольшие осложнения. Два раза лежал в больницах…
Она ахнула, болезненно восприняв поведанное гостем. Она знает, что нигде никого достойно не лечат. Зря занимаешь койку и чуть ли не усиленно умираешь от меланхолии. Врачи у мистера Ходони бестолковые; запустить такой кашель и по сути дела не проникнуть в суть болезни. Если для них его личность – шутка, ему в пору начинать борьбу с таким произволом. И пусть он не слушает их. Он обязан поискать других врачей. Да вот, кстати, откладывать и не нужно. В селении бродит неприкаянный доктор Форсонди. Жители редко болеют, а ему как врачу необходимо практиковаться, так что мистер Ходони смело, может к нему обратиться за консультацией.
– О, миссис Дитчер. – С благодарностью сказал он. – Не стоит так беспокоиться обо мне. И я вряд ли успею познакомиться с вашим доктором. Вечером я уезжаю. Мои дела никак не разрешатся, и я только сегодня смог вырваться к вам по старой дружбе.
Хозяйка с досадой пробормотала:
– Вы запустили свои дела, Гилберт. Ваши адвокаты тянут из вас деньги, и все не могут найти доводы в вашу пользу! Старое имущество скоро одряхлеет. А бывшая миссис Ходони вас не жалеет! Ну вот ей нужно поместье с ничтожным годовым доходом? Гилберт, вы мягки с ней не в меру. Ну, боже правый!
Он, конечно, захотел ее оправдать, но сильно закашлял, тем самым, дав Вивиан конечную цель действий. С запиской она отослала прислугу к доктору. Гость сопротивлялся, но затем с безнадежностью сменил тему, поинтересовавшись мальчиками.
– Племянники чистой воды лентяи. – Проворчала она. – Сестра им потакает. А Кит удручает. Странный сильно в свои года. Часто застаю его за писанием. Он что-то пишет в тетрадку и все время ее куда-то прячет. Не знаю, что у него за писанина, а увлечение его этим, меня тревожит. И рассуждает не по-детски.
Гилберт им заинтересовался. Расспрашивая о нем, он и не верил услышанному. Слишком ярким индивидуалистом представляла его Вивиан, сама не ведая об этом. Беседу прервала прислуга, сообщившая, что доктор выехал по вызову в другую деревню. Гилберт от сердца своего искреннего рассмеялся обстоятельствам.
– Ох, мой друг, – вздохнула Вивиан, слыша вместо смеха, безудержный кашель. – Не жалеете и не цените вы себя. Вы, (позвольте я выскажусь) мазохист. Жена ваша, попользовалась вами.
– Я… – он немного осип в голосе. – Женился на безобидной.
– Перестаньте ее оправдывать! – Прошипела она. – Я боюсь, что вы… умираете!
Мальчики рассматривали марки в траве. Тоби показывал свои, сообщая как он их собирал, дополняя рассказ мелкими деталями. Кит иногда спорил, указывая на какую-нибудь марку, приобретенную им самим. Оба отбросили марки в сторону, говоря уже о новых моделях парусников, выставлявшихся на состязаниях в Крапшире, в прошлое воскресенье. Кит подметил многое в состязаниях, не давая толком высказаться брату. Тот рассердился и убежал прочь.
Кит встал, вновь взглянув на небо и увидев, как оно уже посерело, обволакивая себя безрадостными тучами. Где-то на горизонте он заприметил похоронную процессию, вспомнив, что в последний путь провожают старого мистера Одиса. Всегда заинтересованный и зацикленный в основном на печальном, он направился в их сторону. Никто не плакал. Старость плакала за себя. Он дошел с провожающими до кладбища и наблюдал, как приготовляют могилу мистеру Одису. Люди тускло, и заунывно стояли на местах. Священник шепотом молился, готовясь к заупокойной речи. Застывшие люди со своими механическими ритуалами, действовали на Кита тягостно, ибо он чувствовал не истинную печаль, а выспренность обязательства. Вот священник произнес нужное для души покойного отпущение грехов и гроб стали заколачивать. Как легко предугадать действия собравшихся. Могилу закопают, и они разойдутся, впоследствии никогда не навещая ее, а лишь появляясь на кладбище, чтобы проводить кого-то из своей очереди. Вечером посплетничают, исковеркают имя умершего, ибо смерть его и не запала им в души. Они верны исполнению установленных ритуалов и благодаря этому спокойны, потому что они себя знают. А сущность Кита не может смириться со страшной обыденностью. С ее фальшивостью. Гроб сейчас опустят, это им известно, но они и не предполагают, что он Кит бросится на него, опускаясь с ним землю. И они оживятся.
И он растянулся на заколоченном гробе. Могильщики, опускавшие его с помощью веревок, не среагировали от неожиданного поступка мальчика и почти отпустили веревки, дав гробу с телом