ожны, это отнюдь не умаляет их морального, культурного значения. Да, очевидно, что проклятая война, начатая жадностью командующих классов, будет прекращена силою здравого смысла солдат, т. е. демократии.
Если это будет – это будет нечто небывалое, великое, почти чудесное, и это даст человеку право гордиться собою, – воля его победила самое отвратительное и кровавое чудовище – чудовище войны.
Генерал Брусилов, указывая на «чрезмерную доверчивость русского солдата», не верит в искренность солдатанемца, протягивающего нам руку примирения. Генерал говорит в своем приказе:
«На все попытки противника войти в общение с нашими войсками должен быть всегда лишь один ответ – штыком и пулей».
И, видимо, этот приказ исполняется: вчера солдат, приехавший с фронта, говорил мне, что когда наши и немцы собираются между окопами для бесед о текущих событиях, русская артиллерия начинает стрелять по ним, немецкая тоже.
Был случай, когда немцев, подошедших к нашим заграждениям, русские действительно встретили пулями, а когда они побежали назад к себе, их начали расстреливать из пулеметов свои. Я стараюсь говорить спокойно, я знаю, что генералы служат тоже некой своей профессиональной «правде» и что еще недавно эта их «правда» была единственной, обладавшей свободой слова.
Ныне столь же свободно может говорить и другая правда, чистая от преступлений, правда, рожденная стремлением людей к единству и неспособная служить позорному делу разжигания ненависти, вражды, делу истребления людей.
Подумайте, читатель, что будет с вами, если правда бешеного зверя одолеет разумную правду человека?
О полемике
«Новая Жизнь» № 6, 25 апреля (8 иая) 1917 г.
По традиции, созданной в эпоху политики царизма, некоторые журналисты, полемизируя, продолжают употреблять старые приемы, стараются «закатить» человеку, неприятному им, «под душу», «под микитки», «под девятое ребро».
Разумеется – в газете не место спокойным, академическим спорам, но я все-таки думаю, что свободная пресса должна бы развивать в себе чувство уважения к личности, и уж если необходимо уязвить ближнего, то следует уязвлять его тогда, когда он даст достаточно оснований для щипков, пинков, заушений и прочих приемов социальной педагогики.
В борьбе идей вовсе не обязательно бить человека, хотя он и является воплощением и носителем той или иной идеи. Я всемерно и решительно протестую против личных выпадов в полемике, отнюдь не забывая, что и сам был повинен в допущении таковых выпадов.
Газета «Речь» выражает – скажу – недоумение по поводу моего – якобы скачка от газеты «Луч» к «Новой Жизни». Нахожу необходимым объясниться.
Да, я пытался организовать «Луч» с М. В. Бернацким, П. Г. Виноградовым и другими лицами, которых издавна привык уважать.
«Луч» должен был служить органом радикально-демократической партии. Я принимал некоторое участие и в работах организационного комитета этой партии, будучи уверен, что она необходима в России и должна всосать в себя всю – по возможности – массу людей, которая оставалась неорганизованной между кадетами справа и социалистами слева. Думать об организации такой партии я начал еще в 1910 году; позднее говорил об этом с Г. В. Плехановым и, помнится, он отнесся к этой идее положительно, признал организацию таковой партии нужной.
Организуя «Луч», я сознательно шел на известное самоограничение, на некоторое насилие над самим собой, если угодно. Такое насилие я не считаю преступным, ибо от него страдает только один человек, сам насильник.
Некоторые из моих почтенных товарищей по «Лучу» тоже признавали самоограничение обязательным для себя.
Газета «Луч» не вышла в свет по силе каких-то сложных и темных препятствий. В данное время, когда даже наши конституционалисты «оппозиция его величества» – переродились в республиканцев, – а широкие демократические массы идут за рабочим классом, – я считаю радикал-демократическую партию, пожалуй, уже излишней.
Вероятно, найдутся праведники, которые не преминут расказнить меня за такую «гибкость», – они, конечно, назовут это иначе. Будучи по природе моей человеком не скупым, я дам праведникам еще несколько материала для сожжения моего на костре пламенных слов. На мой взгляд, человек должен делать все то доброе и нужное, что он может сделать, хотя бы «дело» и не вполне гармонировало с его основными верованиями. Я издавна чувствую себя живущим в стране, где огромное большинство населения – болтуны и бездельники, и вся работа моей жизни сводится, по смыслу ее, к возбуждению в людях дееспособности.
Уже 17 лет я считаю себя социал-демократом, по мере сил моих служил великим задачам этой партии, не отказывая в услугах и другим партиям, не брезгуя никаким живым делом. Люди, которые деревенеют и каменеют под давлением веры, исповедуемой ими, никогда не пользовались моими симпатиями. Я могу теоретически любоваться их строгой выдержанностью, но я не умею любить их.
Скажу более: я считаю себя везде еретиком. В моих политических взглядах, вероятно, найдется немало противоречий,