а то и дело задумчиво подносила шариковую ручку к маленькому ротику, округляя его буквой «о», и, разумеется, знала, что выглядит в этот момент безумно сексуально.
А вообще-то, честно признала Марша, – она, эта журналисточка, была по-настоящему красивая.
И Франсис, естественно, не мог этого не заметить.
Журналисточка лукаво повела бровями, покусывая ручку, а Франсис небрежно пригладил указательным пальцем усы. Еще неделю назад там было нечего приглаживать, зато кололось более чем чувствительно. Вспомнив об этом, Марша усмехнулась и решила не обращать внимания на барышню напротив. И вообще, следовало бы сосредоточиться.
Хотя Три мушкетера по-прежнему отмалчивались, – несмотря на то, что в анонсе пресс-конференции упор делался именно на их имена. За длинным столом восседали также директор и главный режиссер театра, оба с юными пресс-секретаршами, тощая пожилая дама-помреж и сценический красавец Артур Кларидж, – в миру, как оказалось, довольно потрепанный жизнью блеклый веснушчатый блондин, едва заметный за клубком кабелей, микрофонов и диктофонов.
И все они с наслаждением разглагольствовали о предстоящей премьере и на смежные темы, греясь в лучах теплого желтого света над столом. В остальной части помещения свет был нормальный, белый, и снующие мимо Марши телеоператоры тихо ругались, поминутно меняя баланс камер. В подобные тонкости ее посвятил Франсис, за три года работы менеджером пресс-центра изучивший всю подноготную таких сборищ, как он это называл.
Марша улыбнулась. Франсис сидел рядом, она видела его в профиль. Красивый, энергичный, стремительный. Ее мужчина.
А Три мушкетера молчали – такое чувство, что вся эта пресс-конференция забавляла их не меньше, чем Франсиса. Только в самом начале невысокий, квадратный, подозрительно черноволосый Филип Фальски объявил, что им, драматургам-соавторам, совершенно невыгодно убивать интригу, заранее излагая сюжет пьесы. Больше они не проронили ни слова.
Но Франсис говорил, что с пресс-конференции надо брать абсолютно все, а уже потом разбираться, что из взятого можно использовать. Что ж, Марша пыталась так и делать. С переменным успехом.
– Бен Уэст, Си-Эн-Би. У меня вопрос к господину директору. Прогнозируете ли вы, что новая пьеса даст большие сборы, нежели «Снежинка и Музыкант»? И если да, на чем основаны ваши предположения?
Директор театра говорил так быстро, словно отстреливался из пулемета, и Марша сокращала слова до одной-двух букв, понимая, что вряд ли потом сумеет что-либо понять в этих записях. Она попыталась отыскать взглядом свой диктофон в общей груде звукозаписывающих устройств. Вроде бы удалось, только на нем одном была ярко-зеленая петелька, – но горит ли лампочка, отсюда все равно не разглядеть. И Марша – черт его знает, почему, – могла бы поклясться, что не горит.
– Тина Паркинсон, «Театральная жизнь». Когда вы планируете начать репетиции на большой сцене?
Журналисточка изящно перегнулась через стол и шепотом спросила Франсиса:
– Вы из какой газеты?
– «Древняя башня», – он и глазом не моргнул, называя элитарный и страшно дорогой столичный журнал. Барышня изумленно подняла тонкие бровки, и они скрылись за блестящей, волосок к волоску, челкой. Ну как, скажите, можно уложить волосы настолько гладко? У Марши это никогда не получалось. Никогда.
– А я из «Обозрения», – шепнула журналисточка. – Вы, наверное, не знаете, это небольшая газета.
– Лу Эванс, «Светский вестник». Господин Кларидж, вы не впервые играете главную роль в пьесах, принадлежащих перу этих авторов. Скажите, чем для вас интересен новый образ и будет ли по-прежнему вашей партнершей…
На букве «р» в фамилии «Кларидж» кончилась паста. А актер, как назло, отвечал пространно, приводя любопытные подробности из собственной и чужой личной жизни. А впрочем, ну его. Ее интересуют прежде всего драматурги. Три мушкетера, и точка.
Она прикрыла глаза и попыталась проговорить про себя заготовленный вопрос. «Марша Брассен, свободный журналист…»
– Интересно, должно быть, работать в таком журнале?
Шепот журналисточки звучал мягко, ласково, вкрадчиво. Прилизанная кошечка. Ее тонкие пальчики – разумеется, с безупречным маникюром темно-вишневого цвета, – меленько барабанили по столу слишком близко к большой узкой руке Франсиса. Ну сколько можно, в конце концов?
Марша протянула руку и положила сверху на его кисть. И с привычным ироническим удовлетворением оглядела собственные пальцы – вот, как раз такие один писатель-классик называл похожими на сосиски. И маникюр никак не сделать, потому что ногти расходятся вверх в форме трапеции, и нижние фаланги заметно поросли рыжими волосками…
Зато на безымянном пальце, – или безымянной сосиске, если хотите, – обручальное кольцо.
Журналисточка заметила это и больше не интересовалась преимуществами работы в элитарном журнале «Древняя башня».
– Господа журналисты, время пресс-конференции истекает. Последний вопрос, пожалуйста.
Марша вздрогнула. Как это?! Вопрос,