Гремин.
– Нужно будет – потребую; помни, Василий! – проговорил Митька и, меняя тон, добавил: – Ну а в чем же состоит твое дело?
5
Митька снова устраивается
Митька Жемчугов внимательно выслушал рассказ Гремина о том, как неизвестный человек с черными глазами принес ему футляр с табакеркой, содержавшей в себе таинственный зеленый порошок, и как затем этот неизвестный исчез.
Когда Гремин закончил говорить, Митька покачал головой, выпятил губы и произнес в задумчивости:
– Дело, брат, сложное, но занятное. Слыхал я и прежде про эти самые обстоятельства, но никогда не удавалось мне дойти до их сути!
– Постой, – стал спрашивать Гремин, – о каких обстоятельствах и о какой сути ты говоришь?
– Да вот об этой самой порошочной.
– Ты знаешь, какой это порошок?
– Знать-то еще не знаю наверное, но догадываюсь. Твой отец был знаком с графом Брюсом?
– Да, был.
– Имел с ним сношения?
– И очень тесные.
– Ну вот, то-то и оно!
– Ты думаешь, что этот порошок имеет какое-нибудь отношение к графу Брюсу?
– Я, брат, никогда ничего не думаю, а или знаю что-нибудь, или не знаю. Думают же умные люди да индейские петухи; куда же нам с нашим рылом да в калашный ряд!
– Ну хорошо. Что ж теперь ты знаешь тут, а чего не знаешь?
– Знаю я, брат, что граф Брюс занимался алхимией и всякими такими науками, знаю, что в каких-то старинных книгах написано, что при «великом делании»…
– Это что ж такое: «великое делание»?
– Приготовление философского камня и золота. Так вот при великом делании в атонаре, то есть в сосуде, где на огне происходит приготовление, получается зеленый порошок.
– Такой, как у меня в табакерке?
– Этого не знаю, потому что никогда философского камня не приготовлял, золота не делал и зеленого порошка не видел. Вот и все, что мне известно, но утверждать, что у тебя в табакерке именно алхимический зеленый порошок, я опять-таки не могу. Может быть, это что-нибудь другое.
– Уж не знаю тоже, – сказал совсем равнодушно Гремин, – я никогда не видел, чтобы отец занимался алхимией.
– Ну да! Так тебе алхимик и будет говорить о своих делах непосвященным!
– Так отчего же отец не посвятил в них меня? Правда, я никогда не имел вкуса к подобным вещам…
– Ну вот видишь!.. Эх, посмотрю я на тебя, Василий, – проговорил Митька, оглядывая пухлую, белотелую фигуру приятеля, – совсем не по Петербургу ты человек. Тебе бы не здесь, в чухонском болоте, киснуть, а туда, в глубь земли отправиться на пашню да хлеб родить.
– Да вот я то же говорю, – заметно оживляясь, подхватил Гремин: – лишь бы к мужику поближе. Я всю жизнь об этом самом говорю, да отец меня не пускал.
– Удивляюсь, как ты с такой жизни не спился! Много вот таких, как ты, погибло тут, в Петербурге, волей царя Петра Алексеевича. Впрочем, он говаривал: «Лес рубят – щепки летят!»
– Нет, брат, не то. «Лес рубят – пеньки остаются», – вот что ты скажи.