Нева. Сергей Волконский

ходства… Правда? Эти плавучие буфеты…

      – Да, это так вырывает из обстановки.

      – Вот именно, пересаживает: без всяких усилий с вашей стороны полная перемена пространственных условий и зрительных отношений.

      – Дальнее путешествие на близком расстоянии.

      – В конце концов, это ведь принцип всякого «эффекта»: дальнее путешествие на близком расстоянии.

      – Да. Как это верно и как это звучит бессмысленно!

      – Очевидно, ничто не кажется бессмысленнее, чем те конечные формулы, к которым приходят люди друг друга понимающие. Ведь чем точнее, тем меньше слов, чем меньше слов, тем менее понятно для «посторонних». А мы окружены «посторонними».

      – Но как я люблю это одиночество!

      – О, великая вещь!

      – Вот всегда говорят, в единении сила…

      – Неправда – в уединении сила; только бессильные ищут единения, значит, – где же сила? Очевидно, не в тех, кто ее ищет у других.

      – А это не парадокс? Боюсь, что это парадокс.

      – Отчего же вы боитесь парадокса?

      – Какой странный вопрос.

      – А по-моему, странная трусость.

      – Почему странная?

      – Да что такое парадокс?

      – Парадокс…

      – Ну вот видите, вы даже не знаете, чего вы боитесь. Парадокс есть утверждение, идущее вразрез с общим мнением. Разве это так страшно?

      – Это, пожалуй, не страшно, но почему вы так объясняете?

      – Не я объясняю, а Ларусс, и в своем словаре он прибавляет: «Круглота земли долго принималась за парадокс».

      – Значит, парадоксальность измеряется субъективным мерилом?

      – Ну разумеется: не верят – парадокс, а поверят – будет истина.

      – Ну это тоже парадокс.

      – И тоже страшно?

      – Даже жутко.

      – Вот то-то и есть, мы все боимся, мы рабы слов. В театре хохочем, когда у Островского мать сокрушается, что сын знает мало «умных слов», или когда у Гоголя мать говорит сыну, что при слове «титулярный» ей «так и приходит на ум Бог знает что», а в жизни мы все так: слова для нас имеют смысл помимо их значения. Помню, одна дама однажды говорила, как соблазнительны магазинные окна: так иной раз захочется купить без чего всю жизнь жил, а тут кажется – обойтись нельзя. Да, сказал я, изобретения вызывают потребности. «Как это хорошо, как это великолепно сказано… Теперь, знаете, нам нужно проверить, правда ли это». – «Как так?» – «Да мне говорили, что всякий афоризм ложен». – «Но это не афоризм, – говорил я, – если даже афоризмы ложны, то это не афоризм». – «Да, но оно звучит как афоризм». – «Да не афоризм, не афоризм…» Понимаете, она даже не знала, что такое афоризм, а боялась его… Точь-в-точь как вы с парадоксом.

      – Да как же не бояться, когда вы говорите такие вещи, что, пока люди не верят – парадокс, а поверят – будет истина. Ведь это разрушение всякой объективной истины.

      – Не я говорю, а Булье говорит в своем словаре: «Многие воззрения, кажущиеся невероятными парадоксами, становятся неоспоримой истиной».

      – Вы любите словари?

      – Успокоительное чтение… раскрывает ум мироздания в уме человека. Не знаешь, что более достойно восхищения – зеркало или отражение.

      – Ну а что такое афоризм? Уж будьте моим словарем.

      – Афоризм есть краткое определение, все, что надо знать о каком-нибудь предмете; достоинство – при наибольшей краткости наибольшая полнота.

      – И только?

      – Только. Страшно?

      – Нисколько.

      – А знаете, насчет словарей что мы говорили и перед тем насчет одиночества, – ни при одном чтении я так не ощущаю великолепие своего одиночества, как при чтении словаря: вселенная для меня одного.

      – Вполне понимаю. Только тот, кто знает цену одиночества, поймет это.

      – А как мало таких.

      – Редко, как все ценное.

      – Как же не редко, когда люди не только не ценят одиночества, они платят за то, чтобы не быть одним. Все наши «увеселительные заведения», да даже театр, для большинства – не что иное, как плата за выход из одиночества: играйте мне, пойте мне, танцуйте мне.

      – Своего рода чесание пяток?