Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания
сотворил Господь,
Но иногда бывают хуже.
Жизнь – цени и люби.
Если она покажется
Страшной и натужной,
Все равно помни:
Альтернатива ее
Куда страшнее.
Никогда не проси.
Не жалуйся и не жалей.
И не бойся творить
Грехи и ошибки.
Бог простит и это.
Такова его работа…
И только Богу,
А иногда – и себе самому
Верь, верь, верь!
Аминь.
Часть I. Особенности национального возвращения
Ленин в багаже и один чемодан «Газпрома»
«Лучший выход из российского кризиса – Шереметьево-2».
Родину надо не любить – ее надо бояться. Об этом русскому человеку резко напоминают с первой минуты, как только он возвращается из-за границы домой. Уже на рубежах Отчизны, в аэропорту «Шереметьево», российского гражданина начинают изощренно испытывать на преданность Отечеству.
Только тот, кто без ума любит «отечество наше свободное», в состоянии выстоять жуткие очереди, с фатальной обреченностью возникающие в Москве перед паспортным контролем. Я вовсе не идеализирую Запад. Он совсем не наш, а значит – «дикий». Но там в любой стране есть в международном аэропорту отдельные воротца для «Граждан ЕС» и для «Всех остальных». Скажем, в Руасси, больше известном иностранцам как Парижский международный аэропорт «Шарль де Голль», у окна для «неевропейцев» непременно выстраивается длиннющая очередь, а вот у ворот для граждан Пятой республики и для «избранных» иже с ними обычно никто не стоит. Точнее: французы, немцы, итальянцы и остальные бельгийцы по их «национальному коридору» косяками снуют, но контроль за их паспортами осуществляется пограничниками очень быстро. На Западе границу контролируют профессионалы, с первого взгляда оценивающие пассажиров, их состояние и положение. Россия же и на этом фронте остается страной дилетантов. Профессия как женщина: мало выбрать, надо ею еще и овладеть.
…Мы прилетели из Парижа и сразу окунулись в хмурый и беспорядочный ангар «Шереметьево-2». Я никаких иллюзий на предмет того, как меня встретит Родина, не испытывал. Но моя жена наивно думала, что ей здесь будут рады. Ох уж это вечное возвращение на вечную родину вечной, никак не желающей вымирать, исчезать, самоуничтожаться российской интеллигенции! Ощутив полными легкими дым отечества, моя жена почувствовала, как у нее за спиной вырастают крылья. Она не догадывалась о том, что вскоре ей придется каркать…
После более чем часового стояния в очереди мы протерлись бочком, по одному, к воротам отечества. Граница была на пудовом замке: в будке восседала сонная, словно обкурившаяся или с крутого похмелья, девица-пограничница. Чувствовалось, что она страдает от ненависти к жизни. Ни «здрасьте!», ни «пожалуйста»… Когда моя жена напомнила ей, что у приличных людей принято отвечать на приветствия, хранительница российских рубежей настолько удивилась этой не то отвязной наглости, не то идиотской наивности что на мгновение даже выпала из спячки. Взгляд у нее в этот момент был пустой, как у кошки. «Все! Конец… Прощай, родимый край!» – подумал я. Молчание – мужество труса. И я молчал. Однако спящая некрасавица, хоть и проверяла нас чуть дольше остальных, но на Родину все-таки впустила.
Едва я пересек границу, над которой перманентно «тучи ходят хмуро», как мне стало смешно. Вовсе не потому, что меня охватила эйфория от встречи с Родиной. Просто в ожидании багажа, как обычно беспорядочно блуждающего по аэропортовским внутренностям, мне делать было нечего и я вспомнил моего духарного дядьку по отцовской линии. Ненавидящий любую форму заорганизованности, он в эпоху развитого социализма вел в одиночку необъявленную войну с аэропортовскими властными структурами. Принимала эта партизанская борьба самые неожиданные, порой гротескные формы. Например, проходит мой дядюшка воротца советского паспортного контроля и при этом чешет себе нос. Погранцы в Шариково (так советский изобретательный народ зовет Шереметьево в честь булгаковского Полиграфа Полиграфовича) – нелегальные психологи. Специально обученные люди, натасканные в секретных ведомствах, учат их определять и отсеивать особо подозрительных пассажиров. Согласно разработанному аккурат для этого служебному кодексу, тот, кто чешет нос – свой, обратите внимание, вовсе не чужой! – в ответственный момент проверки паспорта, наверняка в лучшем случае диверсант, если не сказать – шпион. Значит, ворога требуется любой ценой задержать и расколоть.
– Что-то вы не похожи на фотографию в вашем паспорте, – говорит пограничник моему дяде, запоздало убравшему палец с кончика носа.
– А так?! – Дядя любезно снимает шляпу с лысой головы и давит улыбку, как минимум, на тридцать отлично вставленных, искусственных зубов: «Сыр!»
– Так лучше, – криворото признается пограничник. – Поверните голову вправо!
Дядя поворачивает,