роны виднелись кусты лесной малины.
Она недавно отцвела, и уже были видны зародыши ягод, которые вскоре превратятся в красные с синеватым отливом плоды с пряным неповторимым ароматом.
По окрестным полям лениво гуляет легкий шаловливый ветерок, он раскачивает головки колокольчиков и маков в такт одному ему известной мелодии. Потом ветерок затухает, как бы прислушиваясь к их звону и, чуть слышно шелестя в траве, отправляется в посадку на отдых. Отдохнув, он появляется снова, но уже с другой стороны. Головки цветов поднимаются навстречу ему, все повторяется снова и снова.
Тучка махнула хвостом, стряхнула последние капли влаги, давая понять всему, что росло под ней, что она уходит не насовсем, еще вернется и напоит своей живительной влагой забытую людьми землю.
На небе вновь засияли звезды. В их переливающемся свете над хатами причудливо струились синеватые дымки. Запах свежего первака заполнял ложбину, а у речки, смешиваясь с испарениями воды, вернее того, что в ней текло, способен был затуманить даже самую крепкую голову.
В такое время все сельчане становились поэтами, злобные оголодалые собаки превращались в смиренных ягнят. Положив головы на вытянутые вперед лапы и закрыв глаза они вдыхали пряный аромат, подвывая от удовольствия. Зато ночные разбойники-соловьи, надышавшись до одури, выдавали такие трели, которые не снились даже виртуозам Москвы.
Нежна ночь над Мочалками.
1
Немного истории.
Она, то есть эта самая история, не только показывает наше настоящее лицо, но и предопределяет поступки в будущем, порой настолько парадоксальные, что только тот, у кого уже поехала крыша, может по достоинству оценить их истинное величие.
Село Мочалки на речке Моча. Ударение на первом слоге, чтобы там ни говорили злопыхатели, а их, как известно, в нашем отечестве предостаточно. Население – 1620 человек. Было. До перестройки и Великой Сексуальной революции, которые как мощный селевой поток подхватили людей, завертели, закружили, ломая и калеча всех и вся, кроме дерьма, которое, как известно, в любых условиях выплывает на поверхность, а условия для этого создали идеальные. Не обошли эпохальные события стороной и Мочалки с дышащем на ладан колхозом, но не потому, что сельчане плохо работали. Люди как раз в селе жили работящие, основательные люди.
Просто руководили ими всякие партийные затычки, периодически присылаемые из района поднимать сельское хозяйство, в котором смыслили, как сивый мерин в микрочипах.
Оглушенные происходящим вокруг люди вначале притихли, но постоянное вбивание в голову азов рыночной экономики сделали свое дело.
Народ понял, не тем занимались. Понял и ужаснулся. Надо наверствывать упущенное. Не в Мочалках же!
Воровать было уже нечего. Пока крестьяне соображали что к чему, руководство все растащило и прихватизировало. А как еще выкупаться в богатстве, или «за гривну до мріі». Не пшеницу же сеять, а может с кистенем за околицу? Кого ты там встретишь? Такого же бедолагу, как и ты. Народ стал делать ноги.
Лаврентий Петрович Загребайло последние десять лет проработал в колхозе парторгом. Проработал, конечно, сильно сказано, но свою посильную лепту в развал хозяйства внес. Внешне добродушный с румяными щеками и слегка вздернутым носом, характером обладал злобным и мстительным. Не каждый мог вынести взгляд его круглых, близко посаженных глаз. Усвоив еще в комсомольской юности нехитрое жизненное кредо: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак, он благополучно, а главное безбедно плыл по течению мочалкинской жизни, как должное и с достоинством принимал заискивание односельчан и мелкие подношения при решении различных вопросов колхозного быта.
Перестройка смела все его жизненные ориентиры, а когда на заборах появились первые нелестные высказывания о его многолетней кормилице, он тщательно завернул в целлофан свой членский билет, зарыл в погребе и отправился в райцентр. Оттуда вернулся председателем сельской администрации. Казалось, кризис преодолен, можно снова учить людей, как надо жить, но исподволь, незаметно пришла новая беда. Все шло к тому, что учить скоро станет некого. Подхваченный вихрем перемен, народ стал покидать тихие Мочалки, одни с нетерпением желая побыстрее окунуться в разгул демократии и базарной экономики, другие просто избавиться от непотопляемого Лавруши.
Неясные мысли стали витать в голове Лаврентия Петровича. Постепенно они приобретали все более четкие очертания и, наконец, после неоднократных консультаций с бывшими подельниками по партии, выкристализовались в Великую Идею. Село Мочалки с прилегающими к нему бывшими колхозными землями было провозглашено Независимым Европейским демократическим государством Мочалки с введением президентского правления. Дискуссия о первом президенте велась достаточно остро, сопровождалась ненормативной лексикой, взаимными обвинениями и даже одним мордобитием, из которого Лаврентий Петрович вышел победителем, хотя и с расцарапанной физиономией. Справедливость восторжествовала. Назначение других должностных лиц прошло в более спокойной обстановке, премьер – министром, естественно, стал бывший председатель колхоза,