у не хватает у меня настойчивости и решительности поставить Таньку на место. А может, терпения? И я отступаю с угрозой:
– Учти, свалишься с температурой, в аптеку не побегу!
Но для Таньки это пустой звук, она знает, что мать у нее отходчива. Слишком отходчива, и, возможно, поэтому меня используют все кому не лень. Сама я этого как-то не замечаю, но моя лучшая подруга беспрестанно твердит мне, что я бесхребетная, что все сели мне на шею и ножки свесили. Иногда я задумываюсь над ее словами и даже нахожу в них определенный резон, но совесть не позволяет мне отказать человеку, если он находится на грани отчаяния, если ему тоскливо или просто некому пожаловаться на некоторые печальные обстоятельства. Людмила называет меня вселенским жилетом и палочкой-выручалочкой, хотя сама не прочь поплакаться в эту самую жилетку и попросить помощи у безотказной «палочки-выручалочки».
Дочь и собака устраивают небольшую кучу-малу в прихожей. Редбой рвется на улицу, а Татьяна никак не может застегнуть поводок на ошейнике. Без поводка его никак нельзя выпускать, все клумбы перетопчет, почему-то они особенно для него привлекательны. Он роет в них норы, заталкивает туда лохматую морду и шумно фыркает… Что тут поделаешь! Такова порода! Рыть, откапывать, загонять!
Грохот в прихожей, сопровождаемый пронзительным визгом, не понять, кто визжит громче, дочь или ее собака, отвлекает меня от размышлений. И я бросаюсь на шум.
Так и есть! Своротили на пол подставку, а вместе с ней цветочный горшок с фикусом. Горшок большой, в него входят два ведра земли, поэтому звона не было, только грохот.
Танька сидит возле обломков на корточках и рыдает, а Редбой уже елозит носом по паркету, разгребает кучу земли лапами, словом, весь в работе…
Я останавливаюсь в растерянности, не зная, с чего начать: то ли успокаивать дочь, то ли лупить собаку, то ли отнестись к этому безобразию философски и отправиться на кухню за совком и веником.
– Когда-нибудь я его убью! – говорю я и хватаю юркого мерзавца за ошейник. – Кому я говорила, что фокстерьер в доме – сплошное наказание?
Впрочем, Татьяна это слышит не впервой, но на всякий случай плакать начинает громче. Лицо у нее все в грязных разводах, и я приказываю, стараясь, чтобы голос звучал как можно строже:
– Живо в ванную, а потом чтобы навела порядок в прихожей! А я погуляю с Редбоем.
Проказливая, с весело торчащим хвостом скотина поднимает голову, комья земли застряли в жесткой шерсти, маленькие глазки возбужденно блестят, как же, добился своего. Я обзываю его «паразитом», но это не производит на него никакого впечатления. Редбой, как и все в этом доме, знает, что мои угрозы ровно ничего не значат. Поэтому он презрительно фыркает и отворачивается.
Татьяна, наоборот, не отворачивается, а жалобно смотрит на меня. Разводов на лице прибавилось, губы плаксиво кривятся. В этом весь трюк, и все же я не могу смотреть, когда моя дочь плачет.
– Мамулечка! Я все уберу. Вот только вернемся с прогулки и все-все уберем, до последней крошечки!
Татьяна молитвенно складывает грязные ладошки, а Редбой усаживается рядом и, высунув язык, крайне преданно смотрит на меня. На лохматой морде ни капли раскаяния. Что ж, этот спектакль мы видели не раз, в нем известны все исполнители. Я даже не предполагаю, а знаю, что, воплоти я свои угрозы в жизнь, спокойствия в этом доме не прибавится. Редбой все равно найдет способ, как мне отомстить. В прошлый раз это были мои любимые кроссовки, в которых я бегаю по утрам. Мерзавец полностью разгрыз у них задники, недавно пострадала моя шляпа, которую он гонял по комнатам в наше отсутствие, а еще раньше изорвал в клочья новый справочник по цветоводству, который я с таким трудом отыскала в одном из магазинов на окраине города. И все это как следствие моих попыток хоть как-то приучить эту бестию к порядку.
Нет, это было самой большой ошибкой в жизни – позволить Сергею подарить Таньке на день рождения щеночка. Но разве я предполагала, что трогательный белый, с черными пятнами и рыжей мордочкой комочек с Сережину ладонь, не больше, превратится в наглое и проказливое создание. Сейчас ему восемь месяцев, и вот уже два из них подряд муж обещает отдать его в особую школу для собак, где ему, в чем я сильно сомневаюсь, должны привить хорошие манеры. Перспектива, конечно, радужная. Сережа и Таня свято верят, что через месяц наш Редбой превратится в образцово-показательную собаку, начнет участвовать в собачьих выставках и украсит свою грудь медалями. Но пока медалью надо награждать меня за бесконечное терпение и ангельскую выдержку…
Дочь и собака не сводят с меня глаз. Они не могут знать, какие мысли бродят в моей голове, поэтому на всякий случай оба принимают скорбный вид. Бедные, как их обижают в этом доме, не пытаются понять и войти в их непростое положение. К тому же в глазах у пса появляется то самое выражение, следствием которого всегда является лужа на полу, если не хуже… Но обычно он отводит на раздумья о судьбе пола минут пять, не меньше.
И я быстро прикидываю в уме. Если оба безобразника сейчас же уберутся на улицу, то мне хватит времени привести в порядок прихожую, пересадить фикус, приготовить жаркое на ужин и навестить