ненависть не притупилась, но сгладилась, заняв прочное место в сознании, став неотъемлемой частью ее мироощущения.
Конечно, так было не всегда. Когда-то Турция была для нее всего лишь одним из пятен на разноцветной карте мира. Тогда она еще не умела ненавидеть. Она думала, что миром правят добро и любовь. Она была очень юной и наивной. И счастливой.
Как же давно это было…
– Дамы и господа, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Анталии…
«Неужели? Было бы забавно совершить посадку в другом городе», – подумала она, отстегивая ремень безопасности. Турция раздражала уже с первых секунд – от вынужденно любезной стюардессы до смазливого попутчика по первому классу, пытавшегося строить глазки.
– Температура воздуха – тридцать градусов тепла. Моря – двадцать шесть. Счастливого вам отдыха…
«Еще бы… Только круглый идиот может лететь сюда по делам в это время года… Или идиотка…»
Она поднялась, перекинула через плечо сумку и, обдав жизнерадостного попутчика отрезвляющим взглядом, направилась к выходу.
Она сняла маленький кожаный чемодан с извилистой черной ленты-змеи, выползавшей из багажного отделения, отстояла радостно-суетливую очередь за нашлепкой визы и вышла из здания. В лицо тотчас дохнул огнедышащим драконом июньский полуденный зной. Сердце ее болезненно сжалось. На мгновение показалось, что она задыхается. С трудом подавив в себе отчаянное желание вернуться в спасительную кондиционированную прохладу аэропорта и прыгнуть в первый самолет до дождливой сумрачной Москвы, она надела темные очки последней модели и решительно двинулась вперед, с каждым шагом обретая свою обычную спокойную деловитость и упрямую несгибаемую волю. Несколько шустрых смуглых таксистов мигом подскочили к ней, тараторя на жуткой тарабарщине из всех известных им языков – видимо, не смогли сразу определить, кто потенциальная клиентка: немка, англичанка или россиянка. Ее это не удивило: она не отличалась «типично славянской» внешностью и достаточно поколесила по свету, чтобы, ассимилировавшись в инородной среде, заделаться «гражданкой мира». Не торгуясь, села в первую же машину, произнесла коротко:
– Отель «Надежда».
– О! – воскликнул таксист так, словно услышал самую приятную из новостей. – Мадам из России!
Она не ответила. Болтовня таксиста раздражала так же, как жара. Но ей не хотелось быть невежливой: этот не в меру разговорчивый малый не виноват, что родился в Турции.
– Вы бывали у нас прежде? – не унимался таксист.
– Нет. – Она не лгала.
– О! Вам у нас понравится. «Надежда» – один из самых шикарных отелей…
Она старалась не слушать таксиста. Плохая русская речь царапала мозг, усваиваясь даже хуже, нежели иностранная.
Машина набирала скорость. Душная, лысая Анталия уже осталась позади, и дорога потекла вдоль побережья. Она приоткрыла стекло, и в салон с шипением стаи диких кошек ворвался прибой. По другую сторону узкого дорожного серпантина громоздились красноватые глыбы Таурусских гор. Она прикрыла глаза. Таксист, не найдя поддержки, разочарованно вздохнул, умолк и покрутил магнитолу. Мерный морской шум заглушил популярный среди туристов зажигательный Таркан.
– Два «Эфеса».
– Пожалуйста. – Губы привычно сложились в рабочую улыбку, рука безошибочно нащупала пузатые бутылочки. – Пожалуйста…
В который раз бармен удивился самому себе, что сумел-таки одолеть этот варварски-непереносимый язык. Третий по счету после немецкого и английского. Не потому, что ему это нравилось. Хочешь жить – умей вертеться…
– «Маргариту» и полета «Хеннесси».
– Пожалуйста…
Пара отошла и присела за столик под сенью раскидистой магнолии. Бармен бросил на них беглый взгляд. Мужчина под сорок, с небольшим брюшком и уже наметившейся залысинкой на старательно зачесанном затылке, но все же достаточно интересный, оживленно рассказывал что-то, пожирая свою спутницу довольно откровенным взглядом. Женщина, тех же лет, в мелких кудряшках, непрерывно хихикала, демонстрируя не слишком ровные мелкие зубки. Ее голубенькие глазки блестели, как пара светлячков. Курортный роман… Али усмехнулся про себя. Сколько прошло перед ним за двадцать годков – лавстори-однодневок. Вспыхивающих под знойным солнцем подобно щепкам в камине, чтобы через две недели превратиться в горстку остывающей золы…
Али в сотый раз протер безупречно отполированную стойку. Поправил темно-синий галстук-удавку – часть гостиничной униформы. Из своих сорока половину лет он проработал барменом. За спиной, среди бутылочной витрины, болтались несколько наградных листков, в том числе – первое место на конкурсе «Лучший бармен побережья» в девяносто девятом. Не потому, что эти бумажки тешили его самолюбие: на подобной идиотской выставке настоял управляющий, лишний раз таким образом демонстрирующий высший класс четырехзвездочной гостиницы. «Четверки» по-европейски. Оценивали швейцарцы, весьма скептично настроенные к турецкой «звездности». «Надежда» стала исключением. Турецкий