бщий пафос его лица отличался какой-то естественной серьёзностью и природным выражением подлинного трагизма, словно он уже родился таким.
И если Лыткин не всегда понимал, почему обязательно нужно смеяться над каким-либо анекдотом и не страдал от порицаемого всеми юмористами отсутствия чувства юмора, то и сам, в свою очередь, одним своим взглядом и видом мог легко наложить налёт трагизма на лица каких-нибудь сатириков или просто людей врождённой весёлости нрава.
Опять же, вряд ли Лыткин знал что-либо о специальных диетах или о значении слова «фитнесс», но динамика и очертание его фигуры, телесной конституции происходили, несомненно, от саванного гепарда. Его подтянутость, целесообразная, как у автоматного патрона, кипарисовая стройность не были результатом каких-либо специальных спортивных усилий, – это природа и служба.
Также было похоже, что и в одежде, которая была на нём, он уже появился на свет, и в этом одеянии его и приняла акушерка роддома. Строгой, элегантной и нарядной форме старшего майора НКВД обзавидывался бы любой современный модельер или представитель сексуальных меньшинств.
Фуражка с васильковой соразмерной тульей, малиновым околышем со звездой и лакированной трапецией козырька; удобная гимнастёрка «серый крем» с оригинальными накладными карманами; малиновые же петлицы с красными звёздами старшего майора с золотом по кантику; большие красно-жёлтые звёзды на каждом рукаве и грозным гербом на предплечье; портупея натуральной кожи с тренчиками на поясном и плечевом ремнях и кожаной же кобурой; синие галифе и чёрные офицерские сапоги – таков был наряд майора госбезапасности, в который одело его государство.
Хипстер делает безразличный вид, продолжая косить глазом на конкурента из НКВД. В гневе плюёт вслед майору пострадавший от тоталитаризма. А Джорджио Армани, задумчиво посмотрев на стихийного военного щёголя, достаёт блокнотик, карандаш и начинает рисовать эскиз очередного мирового бренда.
Лыткин подошёл к сейфу, открыл его, достал красивую финку с чёрной эбонитовой ручкой, подаренную ему начальником на сорокапятилетие, сел за стол и принялся внимательно рассматривать холодное оружие. «Какой модерновый дизайн. Вполне могла бы сойти за современное произведение, если бы эту финку не подарил Берия Сталину, когда тот в конце 30-х отдыхал в Абхазии». На основании клинка светилось клеймо – знак НКВД с мечом, серпом и молотом, а во всю его длину выгравирована надпись «Товарищу Сталину от товарища Берии». Достав из ящика стола пачку папирос «Кино», майор вынул из неё папиросу «Беломорканал» и закурил. Сквозь дым, с портрета на стене сзади, на курящего смотрел Дзержинский.
На тяжёлом письменном столе стояли чёрный карболитовый телефон, настольная лампа, печатная машинка, письменный прибор, дыропробиватель, картонные папки «Дело», бюстик Сталина, гранёный графин и такой же ребристый советско-древнеримский стакан.
На правой же части стола размещались широкий монитор UltraHD, клавиатура, мобильник «Nokian Hakkapeliitta», ноутбук «Apple MacBook», диктофон, принтер и ксерокс. Когда рассеялся папиросный дым, на стене, правее Дзержинского, явился портрет киногероя Жеглова и плакат-календарь «2010».
Зазвучал рингтон карболитового телефона, а именно сюита Свиридова «Время, вперёд!».
– Майор Лыткин слушает.
– Владимир Стаханович, Вас вызывает Геннадий Павлович, – сообщил женский голос.
– Да. Сейчас буду.
Положив обратно в сейф дорогой сердцу подарок и заперев его, Лыткин вышел, закрыл ключом дверь с табличкой «Следователь по особо важным делам Следственного Комитета Лыткин Владимир Стаханович» и пошёл к Геннадию Павловичу.
Шествуя по коридорам Следственного комитета среди сотрудников в привычной и одинаковой форме современных следственных и карательных органов и людей в штатском, Лыткин выглядел самым большим начальником. Встречные почтительно здоровались, отдавали честь, женщины смотрели на статного и нарядного майора с уважением, а девушки даже с восхищением.
Общая картина этого шествия очень убедительно напоминала некий современный фантастический фильм, в котором все люди, перемигнувшись, решили оставить свою эпоху и скачком переместиться в некое будущее (допустим, в наше время). А вот над майором решили пошутить, «постебаться», ничего ему не сказали и оставили в эпохе той, прошлой (допустим, 30-х годах века двадцатого). Но служивый каким-то образом переместился вместе со всеми, но остался, всё же, прежним чекистом, в прежней форме и прежними моральными принципами. И было ясно видно, что это не чудак и не артист, но весьма серьёзный цельный человек, твёрдый и действующий.
Дойдя до двери из красного дерева и рифлёного стекла с табличкой «Руководитель Следственного Комитета РФ по Камышинской области Коновалов Геннадий Павлович», Лыткин вошёл внутрь.
– О, наш бравый майор пожаловал! – с уважением произнесла пожилая секретарша, имея право на такое приветствие в силу давнего знакомства с вошедшим, своего возраста и положения, – Здравствуйте, Владимир Стаханович.
– Честь имею, Галина Ивановна, – ответил ей Лыткин.
– Заходите,