епкая нервная система, просто сказалась накопившаяся усталость. Последнюю неделю приходилось много работать, заканчивая статьи сразу для нескольких издательств, и на сон оставалось не более трёх-четырёх часов в сутки.
Вот и сегодня я сидел за столом до глубокой ночи, ленясь, не стал идти в спальню, а просто прилёг, укрывшись пледом, здесь же на диване. Уснуть мне удалось практически мгновенно, но спустя какое-то время я проснулся и увидел огромную луну за окном. Вся комната была залита её призрачным, ощутимо вязким, почти липким светом. В совокупности с полным отсутствием каких-либо звуков, эта картина стала причиной непонятного внутреннего беспокойства.
Ощущение было таким, словно совсем неподалёку кто-то попал в беду и тщетно зовёт на помощь, понимая, что никогда её не получит. Мне даже явственно представилось плохо освещённое помещение без окон, свечи на стуле со сломанной спинкой, и забившийся в угол человек, закрывающийся рукой от тени, которую отбрасывает некто в длинной чёрной накидке с капюшоном, медленно надвигающийся от противоположной стены.
Потом это зрелище стало расплываться, меркнуть, и вместо него я вдруг увидел перед собой трёхэтажный кирпичный дом старой постройки, стоящий у самого края дороги. Окна его нижнего этажа были заколочены досками, на втором зияли лишённые рам пустые глазницы тёмных проёмов. В окнах третьего этажа кое-где сохранились стёкла, скрывающие за собой нежилые помещения. На их фоне в свете одинокого фонаря отчётливо были видны медленно падающие снежинки. Над входом неясно просматривался треугольный портик, внутри которого можно было разглядеть заключённое в овал женское лицо в обрамлении каких-то толстых жгутов. Улица была пуста, как это бывает глубокой ночью, и занесена снегом, в котором слабо угадывалась автомобильная колея.
Я помассировал лоб, отгоняя видение, и поднялся с дивана. В баре у меня вот уже вторую неделю стояла початая бутылка восемнадцатилетнего виски Dewar’s, которую мы с Лёшкой Успенцевым открыли по случаю первого дня его отпуска. Он улетал в Алматы, куда его местные коллеги пригласили покататься на лыжах по склонам окрестных гор.
Дарья покинула нас днём раньше, отбыв в Дрезден на очередной семинар, проводимый DAAD в честь немецких колонистов, не без успеха осваивавших когда-то благодатные земли на юге Российской империи.
Мне, оставшемуся в одиночестве, ничего не оставалось, как с головой окунуться в работу, объём которой в связи с новогодними праздниками стал просто запредельным.
Благородный напиток теплом разлился за грудиной, мягко ударил в голову. Я быстро вернулся на диван и уснул, не терзаемый больше жуткими ночными видениями.
Настенные часы показывали без четверти одиннадцать, когда луч яркого солнца, пробившись сквозь щель в занавесках, возвратил меня к жизни. Трудно передать ощущение здорового выспавшегося тела. Оно было просто великолепным. Я сделал хорошую силовую зарядку, принял душ и соорудил себе роскошный завтрак, состоявший из яичницы с кусочками поджаренного хлеба, бутерброда с сыром и чашки особым образом заваренного кофе со сливками.
В окно был виден чудесный день второй половины января. Термометр показывал семь градусов мороза. В безоблачном небе сияло низкое солнце. Искрился в его лучах ослепительно белый снег. Неподалёку на набережной медленно перемещались люди, проносились машины, да под деревьями восторженно кувыркался в сугробе золотистый ретривер. Я быстро оделся и вышел из дома. Давно мне не случалось гулять в одиночестве по городским улицам, предаваясь полному безделью.
На солнце было ощутимо тепло. Расстегнув тёплую куртку, я неспешно прошёлся по набережной, не доходя до моста, свернул к цирку и решил зайти в Минору, где сегодня презентовали частную коллекцию старинных часов. Оставив справа небольшую остановку маршрутных такси, я оказался на короткой улице, ведущей к центру города. Слева она примыкала к зданию цирка, а справа виднелись несколько домов дореволюционной ещё постройки. Сюда не добралась снегоуборочная техника, и улица была укрыта довольно толстым слоем снега. Посередине её была проложена колея, по которой попеременно перемещались то люди, то автомобили.
Дойдя до середины, я услышал сзади нетерпеливый гудок и вынужден был ступить в сторону. Лексус виновато проехал мимо, я показал водителю, что всё, мол, о’кей и хотел уже двигаться дальше, когда мой взгляд случайно остановился на доме, стоявшем на углу у самой дороги. До него было не более пятидесяти метров. И что-то в нём мне показалось знакомым. В этом, с одной стороны, не было ничего удивительного, поскольку я довольно часто проезжал по этой улице. Но, с другой, сейчас я ощущал не просто обычное чувство узнавания знакомых окрестностей, а нечто большее, что вызвало ощущение нарастающей тревоги.
Дом как дом: старый, заброшенный, судя по его состоянию, по заколоченным окнам и дверью первого этажа. Я подошёл ближе. Над парадным входом сохранился слегка подпорченный временем треугольный портик, внутри которого было видно застывшее в немом крике женское лицо в обрамлении каких-то неприятных толстых жгутов. Присмотревшись, я понял, что передо мной не что иное, как голова горгоны Медузы в представлении неизвестного скульптора. Глядя на неё, создавалось впечатление,