, с комочками прилипшей грязи рукав оцарапал кожу, и Костик нервически подвигал бровями. Поднял голову и снова вздохнул. Поясницу ломило, плечи ныли. На пальцах пульсировали красные припухлости будущих мозолей. Он повел глазами – ничего нового.
Высокая сопка издали казалась пушистой, но Костик знал, что ее покрывает корявый кустарник, сросшийся в непроходимую чащу. Он страшно удивился, когда услышал, что растения с сухими узловатыми ветками – дальние родственники кедра. Тяжелая жизнь на склоне вулкана превратила мощное и гордое дерево в злобного карлика.
Из-за сопки выглядывала другая, пониже, а между ними в хорошую погоду можно было увидеть третью, совсем черную, с хилым дымком наверху. Дальше начинался океан. Несколько куч шлака, торчащих из воды, да узкий перешеек в бурой осоке – и это убожество посреди Курильской гряды кто-то додумался назвать островом.
Костик повернул голову – еще одна сопка. Всего лишь. Знакомый пейзаж, знакомый ветер, он приносит с отмели запах солярки и гниющих водорослей. Ничего нового. Все два года – ничего…
– Тарасов! Резче дергайся!
– Я не заводной, товарищ.
– Товарищ прапорщик, – поправил Галугаев.
– Ментяра ты вонючий… – буркнул Костик, расшатывая древко.
Ржавый штык лопаты успел намертво приклеиться к глине, и вырвать его оказалось не так просто. Тарасов отрезал пару квадратов дерна и, подняв их за травяные загривки, переложил в жестяной короб, потом неторопливо обошел телегу и взялся за ручки.
– Шару гонишь, дембель, – с улыбкой констатировал Галугаев. – Ну-ка, загрузил тачку по полной.
– Спина болит, товарищ…
– Товарищ прапорщик, – с нажимом повторил Галугаев. – Забыл мою кличку, что ли? Ты же, говорят, сам ее и придумал. Гулаг.
Начальник гауптвахты достал сигарету и нарочито медленно, со вкусом, прикурил.
– Гулаг… – повторил он, выпуская дым через кривой перебитый нос. – А что, мне нравится. Солидно. Ну куда, куда?! – протянул он, когда Тарасов вновь попытался увезти полупустую телегу. – Я же сказал: с горкой, чтоб колесо скрипело. Засиделся ты, брателло, в штабе, совсем форму потерял. Тебе же домой скоро. Вот залезешь на свою дуньку, и что? Тоже трудиться не захочешь?
Часовой младший сержант Покатилов, скучавший неподалеку, сдержал смешок и заинтересованно уставился куда-то вверх. Ему, прослужившему всего год, потешаться над Тарасовым было не с руки: скоро Костика освободят, и они встретятся в казарме – там у Покатилова уже не будет грозного АК-74, а останутся лишь никчемные лычки, две желтые сопельки на плече, бессильные против дембельского гнева.
Тарасов вернулся к лопате и ковырнул тяжелую землю. Работать не хотелось. Хотелось жрать, спать и курить, а работать – нет. Он, Костик Тарасов, свое уже отпахал. Бляха на ремне давно согнута, сапоги подрезаны, х/б ушито. В Москве ждут мама и сестра Люда, и Наташка тоже ждет – если не врет, конечно.
В небе что-то грохнуло, негромко и лениво, словно ответственный за погоду утомился от долгой вахты. На черенок лопаты упала крупная капля и, разлетевшись вдребезги, окропила Тарасову лицо.
– Дождик, товарищ прапорщик…
– А как мореманы служат? Представь, что ты на мысе Гваделупа, – хохотнул Гулаг. – Реют паруса, и Нептун гонит тебе в харю…
Галугаев задумался, соображая, что может гнать Нептун. Ему хотелось выразиться предельно витиевато, но на ум ничего не приходило.
– Гонит волну, – закончил он, поднимая на куртке воротник. – Копай, дембель. Как там у Дарвина? Лопата сделала из обезьяны человека. Ферштейн? Не слышу ответа.
– Так точно, – проскрежетал Костик, упираясь ногой в штык.
Небесные прапорщики вздрючили облако, и из него высыпалось несколько новых капель.
– Ливень будет, – заметил Галугаев. – Это тебе не на печатной машинке тыц-тыц. Это, дембель, настоящая служба. Сейчас промокнешь, как собака, и в камеру. А в камере бетон, а нары, сам знаешь, после десяти. А ужин привезут не скоро. И холодный. Бр-р-р!
– Горячий привезут, – возразил Тарасов.
– Получишь холодный. Как поработал, так и похаваешь.
Туча опять громыхнула, и пошел дождь, теперь уже настоящий, без дураков. Старая шинель мгновенно промокла и, превратившись в бесформенную тряпку, тяжело повисла на плечах. Вырезанный Тарасовым прямоугольник быстро наполнялся водой.
– Может, потом? – заканючил Костик. – Доделаю я ваш газон, не волнуйтесь. Мне еще трое суток сидеть.
– Товарищ! Звонил дежурный по части! – крикнули из караулки. – Сейчас капитан Севрюгин приедет.
– Холера очкастая… – мотнул головой Галугаев. – Какое у него настроение, не сказали?
– У Севрюгина? Обычное.
– Вот, холера! Порядок наведите, опять, небось, под топчан полезет. Чтоб никаких бычков-фантиков, ясно? Покатилов! Сторожи арестанта.
Ежась и обходя лужи, Гулаг направился к одноэтажной постройке.
– Покатилов! – крикнул