ошла в гору, старенький паровоз сбавил ход. Это было весьма кстати – за окном открылась панорама удивительной красоты, и оба пассажира в купе, только что закончившие пить чай, надолго погрузились в созерцание.
На вершине высокого холма белела дворянская усадьба, возведенная, несомненно, каким-то расточительным сумасбродом.
Здание было красивым и странным: оно напоминало не то жилище эльфов, не то замок рыцарей-монахов. Белые шпили, стрельчатые окна, легкие мраморные беседки, поднимавшиеся из причудливо остриженных кустов парка – все это казалось нереальным на сквозном российском просторе, среди серых изб, косых заборов и торчащих по огородам пугал, похожих на кресты с останками еще при Риме распятых рабов.
Но даже необычнее белого замка выглядел пахарь, идущий за плугом по склону холма. Это был высокий чернобородый мужчина мощного сложения, одетый в длинную рубаху. Его ноги были босы, а ладони лежали на ручках деревянного плуга, который тянул за собой конь-битюг.
– Вы не находите, ваше священство, что в этой картине есть нечто библейское?
Вопрос задал пассажир с густыми рыжеватыми усами, одетый в коричневую клетчатую пару и такое же кепи. А обращен он был к молодому священнику в черном клобуке и темно-фиолетовой рясе, сидевшему напротив.
Священник, очень похожий на оставшегося за окном пахаря сложением и бородой, отвернулся от стекла и с любезной улыбкой спросил:
– Что же вы в этом находите именно библейского, сударь?
Господин в клетчатом кепи чуть смутился.
– Нечто первозданно-величественное, вернее будет сказать, – ответил он. – Библия, как мы знаем, тоже относится к первозданному и величественному. В таком вот сопоставительном ключе-с. Извините, если неподобающе высказался.
– Ну что вы, – ответил священник. – Не следует быть настолько апологетичным.
– Простите, как?
– Апологетичным, склонным приносить излишние извинения. Миряне при разговоре со священством всегда стараются упомянуть о духовном. Дурного здесь нет, наоборот – отрадно, что мы одним видом своим поворачиваем помыслы к высоким предметам…
– Кнопф, – представился клетчатый господин. – Ардальон Кнопф, торговля скобяными товарами. Я, кажется, так и не назвался. А вы – отец Паисий, я помню.
Священник наклонил черный клобук.
Кнопф опять повернулся к окну. Усадьба и пахарь были все еще видны.
– А знаете ли, что за таинственный замок на холме, отец Паисий? Это Ясная Поляна, усадьба графа Т.
Он выговорил так – «графа Тэ».
– Неужели? – вежливо, но без интереса переспросил священник. – Какое странное имя.
– Графа стали так называть из-за газетчиков, – пояснил Кнопф. – Рассказывая о его похождениях, газеты никогда не упоминают его настоящей фамилии, чтобы не попасть под статью о диффамациях. Эта кличка теперь у него вместо имени.
– Романтично, – улыбнулся священник.
– Да. А по склону, надо думать, идет сам граф Т. У него это завместо утреннего моциона-с. Великий человек.
Отец Паисий сделал вежливое движение плечами, как бы одновременно и пожимая ими в недоумении, и соглашаясь с собеседником.
– А что же, – ответил он, – несколько часов крестьянского труда не повредят и графу.
– Осмелюсь задать вопрос, – быстро проговорил Кнопф, словно только и дожидавшийся этой секунды, – а как вы, ваше священство, относитесь к отлучению графа Т. от церкви?
Священник посерьезнел.
– Это крайне трагический факт, – сказал он тихо, – ибо что может быть скорбнее изгнания чада церкви из ее лона? Но причиной, видимо, являются греховные и непотребные деяния графа. Которые мне, впрочем, не вполне известны.
– Непотребные деяния? Тут я осмелюсь возразить вашему священству. Граф Т. – один из высоких нравственных авторитетов нашего времени. И его величие от отлучения ничуть не умалилось. А вот авторитет церкви-с…
– Какие же у вас имеются основания считать графа Т. нравственным авторитетом? – полюбопытствовал священник.
– Как же-с. Защитник угнетенных, благородный аристократ, не боящийся бросить вызов злу там, где бессильны полиция и правительство… Кумир простых людей. Любимец женщин, наконец. Настоящий народный герой, хоть и граф! Неудивительно, что его начинает опасаться даже правящий дом.
Слова «правящий дом» Кнопф выговорил шепотом, выразительно выпучив глаза, и ткнул пальцем вверх.
– Суета сует, и всяческая суета, – проговорил отец Паисий с улыбкой. – Нравственный авторитет покупается ценой гонений и мук и не связан с одобрением толпы. Иначе придется приписать его и танцовщице, которая по вечерам поднимает голые ножки перед лорнирующим залом.
И отец Паисий показал двумя пальцами, как именно поднимаются ножки.
– Однако же граф Т. не танцовщица, – возразил Кнопф. – И гонений отнюдь не избежал. Знаете ли вы, что за ним установлен тайный надзор полиции и ему запрещено покидать усадьбу?