а. – Растяпа, старая перечница! Ведь предупреждали. Тысячу раз предупреждали!
Свекровь Луизу Ивановну предупреждали, что с Дарьи нельзя спускать глаз ни на минуту. Она как молоко на плите: зазевался – обязательно убежит. А если вдруг становится тихой и ласковой – верный признак готовящейся шалости.
На детском празднике в посольстве Анна на несколько минут отвлеклась, раскладывала торт на тарелки. Увидела, что общество собирается вокруг Дарьи, ринулась к эпицентру – и не успела. Умиленные дипломаты и их жены слушали, как Дашенька читает стихи, которые ей не дали продекламировать со сцены. Анна подбежала как раз в тот момент, когда репертуар закончился и Дарья заявила послу:
– Подбери соплю, чудило!
Накануне дочь выясняла смысл этого выражения, подхваченного у русских строителей, работавших в посольстве.
Жаргонные и вульгарные слова Дарья усваивала мгновенно. Чутким умишком отмечала исключительность подобных слов, видела реакцию на них и с удовольствием использовала.
В прошлом году Даша на месяц ездила к родственникам в рязанскую деревню. Обратную дорогу в электричке Анна вспоминает как постыдный кошмар. Трехлетняя девочка – кудрявый ангелочек – стояла на лавке (чтобы побольше народу видело, отчаянно сопротивлялась попыткам усадить ее) и рассказывала о прелестях деревенской жизни, перед каждым словом неопределенным артиклем вставляя матерные выражения. Вагон дрожал от смеха и возмущения.
Неоднократное битье и наказания успеха не приносили. Дарья употребляла неприличные слова тайно да еще обучала им других малышей. Только когда Анна однажды, после жалоб возмущенных родителей, расплакалась, Дарья дала честное-пречестное слово больше не материться, «но если у меня, как у дяди Лени, вырвется, пусть меня не ругают».
Правда, Даша поражала окружающих не только своим хулиганством, но и способностями к чтению и языкам. Буквам она заставила себя выучить в два с небольшим года, потому что соседский мальчик шел в первый класс и ему следовало утереть нос. С четырех лет она читала самостоятельно, одну книжку за другой.
Вот наконец и звонок в дверь. Дарья сидит у отца на руках.
– Мамочка, как я тебя рюбрю! – завопила дочь и театрально прижала руки к груди.
Последние три дня она произносила все «л» как «р». До этого неделю картавила, а еще раньше – шепелявила.
– Что случилось? Как ты оказалась в милиции?
Анна заставила дочь спуститься на пол и провела беглый осмотр: целы ли руки-ноги.
– Она попрошайничала в троллейбусе, – сказал Юра.
– На испанском языке, – вставила Даша гордо.
Анна села на ближайшую коробку, стоять ей было тяжело: мешал живот, в котором уже несколько месяцев ворочался Дашин братишка.
– Как попрошайничала? Почему? Ты что, голодная? Нищая? А где была бабушка?
– В магазине, – пояснил Юра, – стояла в очереди, а Дашка тихо улизнула, села в троллейбус и клянчила там деньги. Действительно на испанском. Правда, ее никто не понимал.
Дарья болтала на испанском свободно, а Анне за три года жизни в Лиме удалось освоить только магазинную лексику. Она выразительно посмотрела на мужа: «Твоей маме ничего нельзя доверить. Теперь убедился?» Юра отвел глаза и пожал плечами.
– Один дядечка поняр, – сказала Даша. – Он перевер, что я приехара в Москву сручайно и теперь мне нужны денежки на обратный бирет.
– Прекрати коверкать язык! – прикрикнула Анна. – Какой дядечка? А если бы он тебя не в милицию, а в… неведомо куда отвел?
Она хотела еще добавить, что дочь своими фокусами до могилы ее доведет, но сдержалась. Не следовало часто пускать в ход оружие жалости. Оно было едва ли не единственным в воспитании Дарьи.
– Пойдем Кирку кормить? – предложила Даша.
Кириллом решили назвать ее братика, который должен был появиться на свет через месяц. После того как однажды ночью Дарья пробралась в спальню родителей с резиновой грушей, наполненной кока-колой, чтобы через мамин пупок впрыснуть любимый напиток братику, в каждый прием пищи порции теперь делили на то, что предназначается маме, и то, что пойдет братишке. Кирилл, по Дарьиному мнению, предпочитал сладости и шипучие напитки.
– Иди умывайся, – сказала Анна устало. – И если ты еще раз когда-нибудь будешь притворяться нищей, я… я не знаю, что с тобой сделаю.
Дарья ускакала, а Анна обняла ноги мужа и прижалась лицом к его бедру.
– Ну в кого, в кого она у нас такая?
Юра ласково гладил жену, а когда увидел, что у нее закапали слезы, поднял и крепко обнял. Он прижал ее голову к своему плечу и наклонился к уху:
– Все в порядке, успокойся. Представляешь, еще один такой чудик?
– О нет! – простонала Анна.
Но в ее голосе уже не звучало отчаяние, это была своего рода игра в негодование. Так говорят родители, пересказывая детские шалости, и возмущение плохо маскирует восхищение поступками, немыслимыми для них самих.
Юра почувствовал легкий