ил, инспектор медицинских училищ от Генерального совета медицинских сестер, проснулась в начале седьмого утра, и медленно, словно продираясь сквозь остатки сна, в ее сознании шевельнулась мысль о том, что сегодня понедельник, двенадцатое января – день инспекции в больнице Джона Карпендара. Она уже отметила про себя первые звуки начинающегося дня: вот щелкнул будильник Анджелы, который та выключила чуть ли не раньше, чем услышала звонок; вот сама Анджела, посапывая, чуть слышно передвигается по квартире, словно неуклюжий и добродушный зверь; вот приятное позвякивание, предвещающее приготовление утреннего чая. Она заставила себя открыть глаза, сопротивляясь предательскому желанию вползти поглубже в обволакивающее тепло постели и позволить себе опять унестись в блаженное забытье. И как это ее угораздило сказать главной сестре Тейлор, что она приедет в самом начале десятого, чтобы успеть поприсутствовать на первом занятии учащихся третьего курса? Вовсе не обязательно и даже глупо ехать в такую рань. Больница находится в Хедерингфилде, на границе между Суссексом и Гемпширом, – это почти пятьдесят миль пути, часть которого придется преодолеть еще затемно. К тому же идет дождь: с унылым упорством он шел всю последнюю неделю. (Она слышала отдаленное шипение автомобильных шин на Кромвел-роуд да редкие удары дождевых брызг по окну.) Еще слава богу, она потрудилась посмотреть карту Хедерингфилда, чтобы выяснить точное месторасположение больницы. В дождливое утро развивающийся торговый город, особенно незнакомый, может оказаться для автомобилиста настоящим лабиринтом, где уйму времени потеряешь в заторах. Она чувствовала, что предстоит трудный день, и вытянулась под одеялом, как бы собираясь с духом. Разжимая скрюченные пальцы, она испытывала некоторое удовольствие от кратковременной острой боли в расправленных суставах. Начинающийся артрит. Что ж, этого следовало ожидать. В конце концов, ей уже сорок девять. Пора бы и поберечь себя немного. И с чего это она взяла, что сможет добраться до Хедерингфилда не позже половины десятого утра?
Открылась дверь, впустив в комнату луч света из коридора. Мисс Анджела Бэрроуз раздвинула занавески, оглядела черное январское небо и забрызганное дождем окно и опять сдвинула их.
– Дождь идет, – сказала она с мрачным удовлетворением человека, который предсказывал дождь и не виноват, что на его прогноз не обратили внимания. Мисс Бил приподнялась на локте и включила лампу на ночном столике. Через несколько секунд ее подруга вернулась и поставила на стол поднос с чаем. Поднос был покрыт вышитой льняной салфеткой, чашки с цветочным рисунком поставлены так, что их ручки смотрели в одну сторону, четыре печенья на тарелочке с тем же рисунком положены аккуратно, по два каждого сорта, а от чайника исходил тонкий аромат свежезаваренного индийского чая. У обеих женщин было пристрастие к комфорту и привычка к чистоте и порядку. Нормы, введенные ими когда-то в отделении для платных пациентов в клинике, где они преподавали, соответствовали их собственным представлениям о комфорте, так что жизнь в квартире не отличалась от жизни в дорогой частной лечебнице.
Мисс Бил жила в одной квартире со своей подругой с тех самых пор, как они вместе окончили училище, – уже двадцать пять лет. Мисс Анджела Бэрроуз была директором медицинского училища при лондонской клинике. Мисс Бил считала ее образцовой наставницей и во время инспекции подсознательно основывала свои оценки на частых высказываниях подруги о принципах правильного обучения медсестер. Со своей стороны, мисс Бэрроуз не могла представить себе, что станется с Генеральным советом медицинских сестер, когда придет время мисс Бил уйти на пенсию. Самые счастливые браки держатся на таких утешительных иллюзиях, и взаимоотношения мисс Бил и мисс Бэрроуз, носившие совершенно иной, хотя и самый невинный характер, строились на том же фундаменте. Но пожалуй, если не считать тайного восхищения друг другом, во всем остальном они были очень разные. Мисс Бэрроуз, крепкая, коренастая, внушительных размеров женщина, скрывала ранимую, чувствительную душу под маской грубого здравого смысла. Маленькая, похожая на птичку мисс Бил отличалась четкостью речи и движений и потугами на старомодную аристократичность, отчего иногда производила довольно комичное впечатление. Даже внутренние ритмы были у них разные. Грузная мисс Бэрроуз просыпалась по первому звонку будильника, немедля принималась за дела и была весьма энергична до вечернего чая, после чего впадала в сонливую апатию. Мисс Бил каждый день с трудом разлепляла веки, буквально заставляя себя производить все необходимые с утра действия, зато чем ближе к вечеру, тем становилась бодрее и оживленнее. Но даже к этой несовместимости они сумели приспособиться. Мисс Бэрроуз с радостью готовила утренний чай, а мисс Бил мыла посуду после ужина и варила какао перед сном.
Мисс Бэрроуз налила чай в обе чашки, положила в чашку подруги два куска сахару и, взяв свою, села на стул возле окна. Выработанная с юных лет привычка не позволяла ей садиться на кровать.
– Тебе сегодня рано выходить, – сказала она. – Я, пожалуй, приготовлю тебе ванну. Когда там начало?
Мисс Бил еле слышно пробормотала, что пообещала главной сестре приехать часов в девять. Сладкий чай приятно восстанавливал силы. И хотя обещание выехать в такую рань было ошибкой, мисс Бил теперь