Владимира Караева
На литературном горизонте Израиля и России появился автор, продолжающий европейскую традицию; и это понятно – в его биографии соединяются итальянские, российские и еврейские корни. В литературу входит автор со своим почерком. Владимиру Караеву удается сбить сюжет благодаря элементам остросюжетного повествования, но самое главное, благодаря сосуществованию материального и метафизического аспектов жизни.
Как и в случае с Булгаковым, вечный город Иерусалим зримо и незримо присутствует в прозе Караева. Это и Стена плача, и Гроб Господень, и мечущиеся души его героев. Отсюда сочетание дыхания современного большого города и мистического присутствия вечного мифотворения. Добиться такого симбиоза в прозе дело не простое, что говорит о внимательном изучении и постижении автором мировой литературной традиции.
Владимир Караев – автор нескольких поэтических сборников, повестей. И если внимательно ознакомиться с его творчеством, то видно, как раны двадцатого века: ГУЛАГ, аресты близких, эмиграция, личные трагедии, жизнь на чужбине – проступают в его прозе.
Назвать прозу Караева религиозной было бы неверно. Это скорее проза плачущей и мятущейся души. Недаром художник, оформлявший книгу, предпочел в качестве этического эпиграфа фрагмент знаменитой картины Эдварда Мунка «Крик».
Через преступления и наказания, через реальное и виртуальное автору удается подвести читателя к Стене Плача, вдохнуть в него энергетику вечного города, соотнести бытовое с Божественным.
На этом полотне контрастнее проявляются мотивации поступков и намерений разных персонажей, и сам автор со своим истинным талантом врачевания людей…
1
Телефонный звонок раздался в самое неудачное время – в тот тонкий момент погружения в сон, когда мозг балансирует на непостижимой грани между реальностью и загадкой.
И от этого он прозвучал особенно тревожно, заставив сердце подскочить и панически забиться в горле. Низкая, почти инфразвуковая вибрация телефона привносила в тревожную палитру оттенок неясной тоски.
Леша накрыл аппарат рукой, как комара прихлопнул, – на звук. Поднес близко к глазам – жест, выдающий близорукость. Инесса. Его зам по фирме «Исцеление».
– Добрый… хотя, наверное, уже доброй ночи, Инна. Что случилось?
Знал: по пустякам беспокоить не будет. За семь лет работы накоплен достаточный опыт.
Инна тяжело вздохнула:
– Алексей, наберитесь мужества. Поплакову совсем плохо.
Леша застонал:
– Господи Всемогущий! Только не это!
Инесса тактично молчала, давая возможность хозяину смириться с неизбежностью.
Поплаков был давний, надежный и благодарный Лешин больной. Приезжал в Израиль на обследование, лечение и прочее один-два раза в год. Никогда не требовал разъяснений, «почему этот анализ такой дорогой», платил по счетам сразу и сполна.
Единственный, но зато большой его минус заключался в упомянутом выше «прочем».
Так, с обычным для чиновников всех рангов умением маскировать расплывчатыми формулировками истинное значение слов, Поплаков под этим словом прятал второй, тоже маскировочный смысл: «снимать стресс от напряженной работы». Эту фразу он использовал крайне неохотно, поскольку ее смысл был уже общеизвестен – напиться до полного изумления, как своего, так и всех окружающих.
Работа заключалась в том, что его больной и тезка Алексей Николаевич Поплаков уверенно правил среднестатистическим во многих отношениях городом. Зато в других отношениях город среднест-т-т… (вы меня поняли!) не являлся: в нем текла невидимая простому, не фээсбэшному глазу, но от этого не менее бурная секретно-научная жизнь.
Это обстоятельство способствовало резкому укреплению вертикали власти в городе, делало ее, говоря советским новоязом, еще более вертикальной и придавало особую напряженность и без того непростой – ни грамма иронии, господа! – и весьма нервной работе господина Поплакова.
Весьма нервная работа требовала периодической разрядки и прочего. И тут-то возникала вполне определенная проблема, вызванная публичностью и открытостью образа Алексея Николаевича, созданного его имиджмейкерами. «Прочее» в образ, понят-
ный народу и любимый им, может, и уложилось бы, но не в таком количестве и не с таким размахом! Не говоря уже о начальстве…
Выход Алексей Николаевич нашел для себя в модной нынче в России теме – лечении за рубежом, стыдливо и жеманно именуемом медицинским туризмом. Не название, а фарисейство чистой воды. Сами посудите: приехал, скажем, турист с раком желудка в третьей стадии для прохождения лучевой терапии. Разве это туризм? Достопримечательности в виде линейного ускорителя обозревать?
Страну лечения господин Поплаков выбрал легко и без колебаний. Выбор его был неслучаен, как, вероятно, и любой «свободный»