ода занимаюсь странным занятием, хожу по местам, где с десяток лет не живут, вездесущее неладное, по странным обстоятельствам письма исчезают к следующему утру, земля, что ли их съедает?
Много я за этот год перечитал, в основном таинственных дикостей, проклятых вестей, гадких интриг, скверных прихотей, повесток удаленных палачей и прочего. Путного чтива тут маловато, зато каждое мгновение жалуй гиблых приключений, будь то путь через колючую дорогу, вздорный тупик, обозленную плотину, непримиримый холм, страстную тропу, ядовитые водоемы.
На предыдущей неделе, ближе к ночи прислали некий конверт, в нем была книжица о лихих трагедиях, колдовских стараниях, загадочных повинностях и едком результате, ту я случайно обнаружил в пути к забывчивому мяснику, которому на письма времени не хватает. Дома изучил ее, та забавной оказалась. Странно, но к 4 утру та исчезла, видимо ее пес разорвал в клочья, ведь какие-то лохмотья обнаружил возле кресла. 12 диковинных историй, как прочел их, так и отпустил некий замысловатый, сердитый опыт чужака писаки. До сих пор под впечатлениями, хотя и нелепых просьб, дивных невезений, отверженных милостей, забытых поручений в грудах неотесанной макулатуры хватает.
На следующий день после прочитанных сказаний, со мной случился неприятный инцидент, колдунья встретилась, кинула в меня чьим-то пупком, плюнула в сумку и высказала гадкую мысль о том, что письмецо сожрет мою участь, мол, судьба уже перекраивает возможные повороты жизни, то явно к тупикам. После чего та дамочка вспрыгнула и обратилась в кабана, которым тотчас ринулась к склону с горы. Да, теперь эта ее фраза меня не оставляет в покое, к возмутительному поведению привык, от тех кои остались в живых, адресатов, такое самое что ни есть возможное, или сверхдопустимое.
Читая о сокровенном чужом, отвлекаюсь от бессмысленной волокиты бесчисленной суровости, лишь это занятие делает мою жизнь осмысленной и не такой поникшей, отчаянной, скисшей, отрешенной.
– Гауш, ты разнес их? – поинтересовалась Заура, ворвавшись в комнату. – Ты зачем раскрыл конверты? Торопись, их надо разнести до 11.00.
– Да, уже несу! Еще два письма прочесть осталось. – издал Гауш, хохоча над чьими-то откровениями. Тут покоится шибкий курьез.
Схватив охапку писем, мужчина с озорной гримасой неохотно взбил копну пушистых волос, накинул на голову дырявую шляпу, которую не так давно прислали на заброшенный адрес, швырнул их на дно перешитой сумки, принадлежавшей исчезнувшему предшественнику, и с корявой схемой на клочке календаря, направился к выходу из рубки ″Скорые рубежи″.
По пути к несуществующим домам, на места которых тот отчаянно раскидывал конверты с письмами, мужчина чего-то представлял, неосторожно посмеивался, говорил с птицами.
На последнем адресе, Гауш нащупал на дне сумки странный конверт, который не видывал в пункте расфасовки причудливых вещиц и крайних сведений, раскрыл его, и тотчас телом, духом и мыслями погрузился на блеклую страницу выцветшего текста.
Грязевые птицы и каменные поля.
Времена были не легкими, Баргуну Паджу каждый день приходилось мастерить сложные механические изделия, с тем выдумывать крайне толковые способы поимки съестных туш, ведь добыча пропитания требовала беспощадные глыбы безустанных усилий. На каменных глыбах ничего не росло, единственный плюс от них было то, что прямо на них Баргун, вместе со своей женой Жеспирасией поджаривали едва пойманную дичь, причем даже не разделывая.
Выживать было трудно, тем более что на каменных плитах ничего не приживалось, растения выползали из океана, но люди те достать не могли, океан был зловещ, не спокоен, опасен и крайне жесток. 6 лет пищи хватало, затем дичь обнищала, а с тем и люди обмякли силами, отсырели настроением.
Через неделю, за которую двое поели в доме все что смогли, старые книги, кое какие вещички, свет за окном вовсе пропал, и не появлялся несколько суток. На 9 сутки Баргун с Жеспирасией выбежали на улицу, то из-за странного грохота, и замерли. С неба прямо на камни падали огромные грязевые птицы, их был десяток, прилетели они с восточных границ, наверняка их прогнали оттуда не зря. Их грязевая кожа высохла, к океану тех не подпускали хвойные Барншуды, дабы не запачкать океан.
– Взрастим на этой грязи! – вскрикнула Жеспирасия, нюхая и поедая подобранный комок грязи. – Не зря здесь от той беды скрылись. – добавила, невинно ухмыляясь.
– Да, теперь будет полегче. – издал Баргун, не заметив на плите увеличившуюся тень.
Через несколько минут муж с женой были заточены под неимоверными гущами земли, кои взрастили на себе те растения, которые лишь увидав заманчивую грязь, вылезли из океана.
Нескарим и оскверненный дар.
В зиму 3076 года в тихий городок Пирсик пожаловал старичок, видимо утомился в дороге.
Остановившись в гостях у одной поварихи, именно у нее часто останавливались путники, тот представился торговцем механических изделий. Пробыл у нее не долго, причем ел лишь какую-то черную траву, называл ее пряной угодой, мало спал, всего один час. В знак хорошего и уютного гостеприимства, мужчина оставил хозяйке часы,