ublished by arrangement with I.B. Tauris & Co Ltd, London. Опубликовано по соглашению с I.B. Tauris & Co Ltd, London. Англоязычное издание книги под названием «Tsar and Sultan: Russian Encounters with the ottoman Empire» осуществлено I.B. Tauris & Co Ltd, London.
© Таки В., пер. с английского языка, 2017
© ООО «Новое литературное обозрение», 2017
Посвящается моей матери Зинаиде, моей жене Ольге и моей дочери Софье
Введение
На протяжении всей своей истории Россия воевала с Турцией чаще, чем с любой другой державой. С конца XVII столетия русско-турецкие войны случались каждые 15–30 лет, и это помимо других контактов, включая посольства, научные путешествия и туризм. Дневники и воспоминания участников «турецких кампаний», рассказы пленников, дипломатическая переписка, статистические публикации и описания путешествий составляют обширную литературу, отражающую восприятие военными, дипломатами и образованной публикой в целом исторического соперника России[1]. Основываясь на этих источниках, данная книга представляет собой первый опыт культурной истории русско-турецких контактов с момента установления дипломатических отношений в конце XV века и вплоть до Крымской войны. Она демонстрирует, что претерпевшие серьезную эволюцию российские представления об Османской империи являются важным аспектом российского открытия Востока и не менее важной главой в истории вестернизации российских элит. В данной книге предпринимается попытка рассмотреть под новым углом зрения ориентализм в целом и российский ориентализм в частности, а также внести вклад в культурную историю империи, дипломатии и войны.
Настоящее исследование рассматривает различные формы русско-турецких культурных контактов, сыгравших важную и не до конца изученную роль в культурной истории России XVIII и XIX столетий. Российские посольства в Константинополь в раннемодерную эпоху послужили пространством символической борьбы за утверждение и поддержание имперского статуса державы. В этот же период многие десятки, а может быть, и сотни тысяч царских подданных оказались пленниками, чей опыт мы можем реконструировать на основании свидетельств, которые были оставлены теми немногими, кому удалось бежать и вернуться в Россию. Шесть русско-турецких войн, произошедших в XVIII – первой половине XIX века, предоставили русским офицерам достаточно возможностей поразмышлять над особенностями турецкой манеры ведения военных действий. Дипломатические контакты и военные столкновения способствовали формированию российских представлений об империи султана и подданных ему народах. Начиная с XVIII столетия клонящаяся к упадку османская держава представлялась противоположностью постпетровской России, которой вплоть до Крымской войны удавалось с видимым успехом перенимать западное знание и технологии власти. В то же время наблюдаемые российскими авторами национальные качества греков, сербов, болгар и румын, а также взаимоотношения между этими народами и их османскими властителями способствовали формированию эллинофильского и панславистского дискурсов, которые сыграли центральную роль в дебатах о российской идентичности в конце XVIII и в XIX столетии.
Россия была первой не западной нацией, вставшей на путь сознательной и целенаправленной вестернизации, которой удалось при этом не утратить суверенитета и не превратиться из субъекта международных отношений в их объект. Разумеется, под «Западом» в XVIII и XIX столетиях не стоит понимать существующую ныне общность ценностей или геополитический союз. На дискурсивном уровне единство Запада сформировалось достаточно поздно. Книга Ларри Вульфа об изобретении Восточной Европы демонстрирует, что деление на Запад и Восток стало преобладающим в символической географии европейского континента только к концу XVIII века. До эпохи Просвещения более значимым было деление на Южную и Северную Европу по линии Альп. Закат Швеции как великой северной державы и рост могущества России в контексте Северной войны 1700–1721 годов дали первоначальный импульс формированию дискурса о Восточной Европе, после чего разделение Европейского континента на Запад и Восток стало все более и более общеупотребительным[2].
Как геополитическая реальность «Запад» возник совсем недавно. До Второй мировой войны конфликты между государствами, ныне называемыми «западными», были более частыми и интенсивными, чем конфликты между последними и обитателями других частей света. В то же время вовлеченность в эти конфликты наделила западных соседей Московии определенной общностью исторического опыта (Ренессанс, Реформация, научная революция), которая едва ли распространялась на царей и их подданных. Желание компенсировать этот недостаток и сохранить суверенитет в условиях все более обостряющейся международной конкуренции заставляло московских правителей имитировать «немецкие» и «латинские» технологии и культурные практики[3]. Хотя эти заимствования почти всегда касались дипломатии и войны, их общественный резонанс распространялся за пределы сферы государственного управления. В царствование Петра I разрозненные действия в этом направлении превращаются в последовательную политику вестернизации, которую разделяют различные группы российских элит, несмотря на