быть разрушено и развеяться, как дым. Нет ничего постоянного ни в природе, ни в том, что создано человеком, ни в отношениях людей. Всю жизнь мы находимся в потоках энергии, времени; на нас низвергаются потоки воды, ветра, тепла, холода; нас захватывают попеременно бурные течения боли, страха, желаний, ненависти и любви. Всю жизнь мы странствуем и заканчиваем свои дни на чужбине, даже если никогда не покидали родного села. Потому что всё, что окружало нас в молодости, унесли беспощадные потоки времени, и теперь вокруг нас – чужие люди и незнакомый ландшафт. Но у странника есть и радости – восход солнца из светлого тумана над рекой, под восторженное пение птичьего хора; лесное озеро с белыми холодными кувшинками; дорога, которая вьётся среди зеленеющих или созревающих полей; яркий весёлый костёр на поляне; новые люди, которые приносят в нашу жизнь горе и радость – а, может быть, – благодарность или светлую печаль. Не стоит сидеть на дороге и плакать – время движется нам навстречу, укорачивая отпущенные нам дни. И близок конец путешествия – в объятиях Того, Кто отрёт наши слёзы на пороге небесного Отечества; лишь Он один верен и неизменен в Своей любви к нам, детям-странникам на созданной Им земле.
Весенний вальс
***
Шорох чёрных дождей,
Возникая в степи за оградой,
Пробирается в город,
Оставленный тишиной.
Пепел наших сердец,
Голосов, размышлений и взглядов
На асфальте лежит
Под холодной стальною луной.
Гулкий грохот грозы
Сотрясает стеклянные стены.
Раскололась земля
Под ударами молний с небес.
Нет защиты в камнях.
Ты один на один со Вселенной,
И сжимает рука
На груди можжевеловый крест.
Бесконечная ночь
Лишь разбавлена серым рассветом.
Горький ветер с полей
Режет крылья осколками льда.
Память ранена вскользь
Неуместным изящным сонетом,
И бессменно сверкает
Колючая в небе звезда.
Закончилась долгая холодная зима. Снег, запачканный дымом и грязью, медленно таял пока лишь на проезжих дорогах, превращаясь в потоки холодной воды. Далёкие глухие раскаты и дрожь промёрзшей земли стали привычными, как старая ноющая боль. Иногда гул и грохот приближались настолько, что дрожали стены, пол, дребезжали окна.
Анна постоянно мёрзла, несмотря на то, что в комнатах приюта было относительно тепло. Здесь скопились беженцы, имущество которых теперь помещалось в дорожных сумках под кроватью. Анна сидела на своей кровати в комнате, где кроме неё жили ещё три женщины. Двери комнат выходили в темноту длинного коридора. Проходя мимо дверей, можно было слышать попеременно то детский плач, то лай собаки, которую хозяйка не смогла бросить на руинах, то ссору соседок по комнате. Чужое временное жильё, чужие люди кругом, даже на соседней кровати. Чужие разговоры, лица, запахи, назойливые, от безделья и постоянного страха, вопросы. Всё это действовало угнетающе. Анна часто лежала, отвернувшись к стене, и молилась, закрыв глаза. Её считали странной и необщительной. Ей было до слёз жаль всех этих несчастных, потерянных людей, она молилась и за них, но не могла заставить себя смеяться и болтать ни о чём, лишь бы отвлечь их от мрачных раздумий. Ночью нередки были пьяные скандалы и даже драки. Ссоры вспыхивали мгновенно. Люди были раздражены и напуганы. Запертые в небольшом пространстве, не имея опоры в вере, не имея никакого занятия, они всё больше превращались в стаю, где действовало лишь право силы.
Анна почти никуда не выходила, потому что в любой момент мог начаться обстрел. На улице можно было пострадать от осколков. С другой стороны, старое высотное здание могло рухнуть даже не от прямого попадания и сложиться, как карточный домик.
Анна тосковала в этих грязных обшарпанных стенах. Её особенно угнетало то, что умирать придётся среди чужих людей.
Анна давно не видела себя в зеркале. Чистая, но не по размеру, одежда из благотворительной организации сидела мешковато. С обувью были трудности. Но ничего, скоро наступит весна. С весной все связывали надежды на окончание всех страхов и возвращение домой, хотя многим уже некуда было возвращаться. Однако люди долгими зимними вечерами в мыслях и вслух строили планы, как они будут налаживать мирную жизнь. Лишь бы прекратился этот страшный, ни с чем несравнимый грозный гул и утихли бы взрывы, от которых стонала и вздрагивала земля.
Бывало, что спать ложились, не снимая даже верхнюю одежду и обувь. Грохотало настолько близко, что старались держаться до последнего, но к утру не было сил ни стоять, ни сидеть с сумками на площадке у лифта, когда обрывки разговоров затихали сами собой от испуганных взглядов с неподвижных и бледных от страдания лиц.
Однажды ночью стены тряслись