дом для Меня?
Кто управляет прошлым, тот управляет будущим: кто управляет настоящим, управляет прошлым.
Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них.
Пролог
Ночью в пустыне было холодно, и Валентин мерз, словно дело было не в полусотне километров от Красного моря в середине сумасшедшего израильского апреля, а в весенней стылой степи под Азовом.
Арин тоже продрогла и жалась к нему всем телом, жалась неловко, боком, бережно прижимая к груди простреленную вчера ночью руку. Мелкокалиберная пуля лишь царапнула по кости, могло быть куда хуже, но Арин и так пришлось несладко: предплечье девушки болело, и движения причиняли изрядную боль. Дневная жара и пыль, густо покрывшая самодельную повязку к вечеру, стерильности не способствовали. В этом климате даже безобидный порез мог стать проблемой через пару дней, что уж тут говорить о пулевом ранении, старательно присыпанном грязью да сдобренном путом?
К ночи они, устав петлять, забились в узкую щель между скалами и замерли, сдерживая тяжелое дыхание, настороженно прислушиваясь, не приближается ли погоня. Арин лихорадило. Она вымоталась до предела, а Шагровский, хоть и кабинетный работник, еще держался – и в этом была несправедливость. Все должно было бы случиться с точностью до «наоборот». Арин знала пустыню куда как лучше северного гостя, конечно, не так, как бедуины, но все-таки знала, и если бы не ранение… Просто Валентину повезло: пуля безымянного стрелка только пробила полу его рубашки и оцарапала бок, оставив на коже бугристую длинную царапину, но не продырявила брюшины. Возьми стрелок правее, и он бы остался там, на вершине горы. В темноте не мудрено промазать, и один из нападавших, вынужденный стрелять по хаотически движущимся живым мишеням, таки промазал, но не совсем: на траектории высокоскоростной пули калибра 5.6 обнаружилась вторая цель. Арин повезло чуть меньше, чем Валентину – до настоящей удачи не хватило пары сантиметров.
Теперь, на исходе первого дня погони, госпожа Фортуна окончательно повернулась к беглецам задом: у девушки начинался жар, воды практически не было (то, что плескалось во фляге, водой можно было назвать очень условно). У них не было ничего. Лекарств, бинтов и патронов в «узи», захваченном вчера на Змеиной тропе. Даже сигарет не было. Шагровский, бросивший курить несколько лет назад, многое отдал бы за сигарету. При одной мысли о куреве начинало сводить зубы.
Но, несмотря на действительно «аховое» положение, одну вещь Валентин пока еще не потерял – надежду. Они были все еще живы, хотя давно должны умереть. Обессилены, изранены, дезориентированы, но живы. А значит, шанс существовал. Реальный шанс. Тот, который не отнять, пока стучит сердце.
Ночь случилась лунная.
Пустыня, залитая белым призрачным светом, напоминала инопланетный пейзаж. Тени, лежащие в складках рельефа, казались черными, как чернила, и столь же непроницаемыми для взгляда. По мере движения огромной низко висящей луны по небосводу из небытия возникали еще секунду назад невидимые детали и предметы, а те, что еще мгновения назад казались выпуклыми, выбеленными нереальным светом, ныряли в темень и скрывались в ней, словно камень, брошенный в колодец. Местность менялась, словно возлюбивший эти места Господь творил землю до сих пор, не прекращая свой труд ни на минуту.
Черное и белое, добро и зло, смерть и жизнь, свет и тень…
Но и свет, и тени были переполнены звуками – ведь пустыня по-настоящему оживала только с наступлением ночи. Из-под земли, повинуясь зову прохладной тьмы, выползали мириады насекомых, змей и змеек, стучали во мраке копытца мчащихся куда-то антилоп, подвывая, бежали шакалы. Прошлой ночью Шагровский отчетливо слышал раздававшийся неподалеку раскатистый рык и убедился, что рассказы о леопардах, некогда водившихся в этих местах тысячами, не бредни – гигантские кошки по-прежнему здесь жили.
Во время своего панического бегства Валентин и его спутница давно потеряли всякие ориентиры – просто уходили от висящей у них на пятках погони, углубляясь все дальше и дальше в нагромождение рыжих скал и глубоких, как рубленые раны, ущелий. Они не понимали, что именно произошло в крепости, не отдавали себе отчет, что происходит сейчас, не догадывались, кто именно преследует их, кто из коллег погиб в ночь нападения, а кто остался жив, но инстинкт самосохранения подсказывал им обоим, что в движущуюся мишень гораздо труднее попасть.
И они бежали.
Остановиться – означало умереть.
Дважды они видели мелькающие вдалеке фонари да неверное дрожание фар квадроциклов – сомнений в том, кто именно бродит по пустошам ночью, быть не могло. Таинственные преследователи продолжали свою работу. Погоня шла по пятам, распутывая, в общем-то, несложный след. Беглецов спасало только одно – Иудейская пустыня для всех несведущих одинакова, будь они дичью или охотниками – в ней нет дорог, невозможно двигаться по прямой, и тот, кто не знает троп и ориентиров, рискует умереть от обезвоживания в двух шагах