Жизнь Альмансора. Вильгельм Гауф

жным, и в виде залога они требовали от него жену его; когда же он не согласился на это, они увели его маленького сына во французский лагерь и там оставили. Ему недурно было жить, потому что сам начальник призывал его к себе, говорил с ним через переводчика, заботился о мальчике. Но, несмотря на все это, Альмансор скучал и рвался домой. Он тосковал по отцу и матери, плакал целыми днями, но слезы его никого не тронули. Войско переходило с места на место; Альмансора обнадеживали, что его отвезут к отцу, что держат его только временно в виде залога, но время шло, а Альмансор все-таки не видел своего отца. Вдруг в лагере поднялась тревога. Заговорили об отступлении, о посадке на корабли. Ночь наступила, и мальчик задремал; когда же он проснулся, то лежал в какой-то крошечной незнакомой комнатке. Он встал и хотел идти, но все под ним качалось, он едва держался на ногах. Добравшись по стене до двери, он вышел из комнаты, поднялся по лестнице и – о ужас! – кругом него была лишь вода и небо! Его обманули, увезли от отца, от матери! Он хотел броситься в море, но французы удержали его.

      Сказав, что его скоро отвезут к отцу, а иначе он навсегда останется у них. Но они не сдержали слова. Долго плыло судно и, наконец, пристало к берегам Франции. Между тем, Альмансор уже научился несколько понимать их язык, что ему пришлось очень кстати там, где никто не знал его языка. После долгого пути, они прибыли в большой город, где Альмансор был поручен и отдан на воспитание какому-то врачу, начавшему учить мальчика европейским обычаям; он одел его в узкое и неловкое платье, запретил ему кланяться, скрестя руки, а вместо того приказывал одной рукой снимать с головы шляпу, а другую прижать к себе и шаркнуть ногой. Он не смел сидеть, поджав ноги, а должен был влезть на высокий стул и спустить ноги вниз. С кушаньем было также большое затруднение: всякий кусок надо было наперед насадить на железную вилку и потом с нее уже в роте. Альмансор вовсе не смел говорить на своем языке, а только по-французски; пожалуй, он позабыл бы родной языке, если бы не один ученый, живший в томе же городе. Это был человек пожилой, знавший многие восточные языки: арабский, персидский, китайский и другие. Вот он-то призывал к себе несколько раз в неделю маленького Альмансора и угощал его дорогими и редкими блюдами. Мальчику казалось, будто он снова дома. Старик велел даже сшить ему платье, какое носят вельможи египетские, и каждый раз, как Альмансор к нему приходил, он наперед одевал его в это платье и затем отправлялся в «Малую Аравию», как называлась одна из его комнат.