ьной истории упоминается весьма часто и всегда в положительном ключе.
Речь идет о знаменитой сорванной 5 сентября 1944 года попытке покушения германской спецслужбы на Верховного Главнокомандующего Красной Армии И. В. Сталина. «Парадная» версия событий, впервые обнародованная в открытых источниках в 1965 году, до настоящего времени изменилась не слишком. Канва излагается следующим образом: саратовский бухгалтер-растратчик (или, по другой версии, проигравшийся в карты нежинский инспектор-растратчик) Петр Иванович Шило, в 1932 году совершивший побег из следственного изолятора, позднее еще дважды арестовывавшийся и вновь дважды бежавший, в августе 1941 года под именем Петра Ивановича Таврина был призван в Красную Армию, где дослужился до звания старшего лейтенанта и должности командира пулеметной роты. В мае 1942 года контрразведка заподозрила его в использовании чужой фамилии. Узнав об этом, в страхе перед неминуемым разоблачением он ушел в разведку через линию фронта, перебежал к немцам и после пребывания в лагерях военнопленных был завербован разведывательно-диверсионным органом СД «Цеппелин». После завершения подготовки технологично экипированный Шило-Таврин (портативный гранатомет скрытого ношения, известный как «Панцеркнакке», радиоуправляемая мина, пистолет с отравленными разрывными пулями) вместе с женой Лидией Шиловой (Адамчик) в ночь на 5 сентября 1944 года вылетел в район Ржева на специальном транспортном самолете. Штурман сбился с курса, самолет попал под огонь зенитных батарей и совершил вынужденную посадку в Кармановском районе Смоленской области. Террористы выкатили наружу оставшийся неповрежденным мотоцикл, загрузили его снаряжением и отправились в Ржев, откуда планировали попасть в Москву. Однако по дороге их остановил патруль, поднятый по тревоге после получения сообщения об обстреле и посадке немецкого самолета. Не оказавшие сопротивления Таврин и Шилова были раскрыты, задержаны и прямо на месте дали признательные показания. После этого их отправили в Москву, где задействовали в радиоигре с «Цеппелином», а в 1952 году судили и расстреляли.
Примерно такое краткое содержание «дела Таврина» обычно приводится в канонических источниках. Уже отмечалось, что операцией как целенаправленным и связанным комплексом оперативных мероприятий дело это не является, хотя отдельные авторы иногда классифицировали его именно так. В сравнении с изощренными агентурно-оперативными комбинациями срыв покушения выглядит весьма примитивно, да и попал он на периферию заповедника «священных коров» единственно по причине уж очень крупной цели, на которую немцы нацеливали своего агента. Впоследствии, вероятно, к последнему фактору добавилось также и пребывание на высоком посту заместителя председателя КГБ СССР с 21 ноября 1978 по 1 августа 1983 года Г. Ф. Григоренко, в прошлом активного участника радиоигры с использованием фигурантов этого дела. Увы, согласно опубликованным документам, произошло все до обидного банально, без каких-либо изощренных оперативных ходов и комбинаций. Поимка террористов не имела даже такого элементарного и непременного атрибута любой операции, как собственное кодовое обозначение[1]. Более добросовестные исследователи, как правило, воздерживались от неумеренных похвал оперативному мастерству советской контрразведки в данном случае, поскольку понимали случайность этого важного успеха.
Близкая к официальной историография тщательно стремилась повысить рейтинг этого незатейливого события и приукрасить его, для чего к ней весьма неубедительно пристегивались некие акции зафронтовой и даже внешней разведки. В результате у читателей создавалась иллюзия ключевой роли органов госбезопасности в аресте террористов, не ограничивавшейся заградительной службой, а являвшей собой высокий образец оперативного мастерства. Помогало это мало, но интерес широкой общественности неизменно подогревался публикацией фотографий необычного самолета «Арадо», знаменитого «Панцеркнакке» и экзотического пистолета «Веблей-Скотт» с отравленными разрывными пулями.
В 2000 году, когда неофициальные критики истории госбезопасности уже окончательно перестали опасаться опубликовать что-нибудь слишком неканоническое, «дело Таврина» начали подвергать ревизии. Обнародованные документы оказались не вполне безупречными, логические схемы не увязывались, и самые радикальные исследователи договорились даже до утверждений о полной фальсификации всей этой истории. Иногда их замечания были вполне обоснованными, иногда же являли собой печальные примеры огульного и необоснованного критицизма. Именно в это время я работал над написанием своего изданного в 2007 году трехтомника «Негласные войны. История специальных служб. 1919–1945» и, естественно, заинтересовался поиском истины. Масштаб книги не позволял тогда полностью вникнуть в мельчайшие детали действительных событий, но даже поверхностный просмотр имевшихся материалов вызвал массу сомнений. А при ближайшем изучении обнаружившееся количество нестыковок и необъяснимых моментов превзошло все мыслимые пределы. Даже если принять во внимание, что все это происходило в туманной сфере секретных служб, да еще и в военное время, следует признать, что простые объяснения здесь неприменимы. Подробное исследование привело меня к любопытному и неожиданному заключению о том, что хотя существовавшая полуофициальная