тышку-толстячка, на нем было черное пальто, а к серому костюму он надел красную рубашку. Костюм его был двубортным, итальянским и на несколько сот долларов дороже, чем носили в моем районе. Пальто было кашемировым. Полагаю, что и в моем окружении люди тоже могли бы позволить себе носить кашемир, не трать они так много на изоляционную ленту, которой прикручивают выхлопные трубы своих допотопных «шевроле» 82-го года выпуска; после таких непомерных расходов того, что остается у них, едва-едва хватает на поездку в Арубу.
На второй день толстячок сменил красную рубашку на более спокойную белую, снял кашемировое пальто и итальянский костюм, но все равно бросался в глаза наподобие Майкла Джексона в детском саду – выделяясь уже тем, что на нем была шляпа.
В моем районе, как и вообще в центральном Бостоне, где я кручусь, обитатели, если и носят что на голове, то бейсбольную шапочку, ну, может быть, изредка твидовую кепку. На нашем же приятеле Недотепе (как мы его прозвали) красовался котелок, – котелок, поймите меня правильно, весьма элегантный, но все же котелок!
– Похоже, нездешний, – сказала Энджи.
Я выглянул из окна «Придорожной кофейни». Голова Недотепы дернулась, и он поспешил наклониться, делая вид, что завязывает шнурок на ботинке.
– Нездешний, – подтвердил я. – Интересно, откуда прибыл? Может быть, из Франции?
Хмуро взглянув на меня, она густо смазала плавленым сыром рогалик, так сильно нашпигованный луком, что даже при взгляде на него начинали слезиться глаза.
– Да нет, тупица. Он гость из будущего. Ты разве не видел старую серию «Звездного пути», в которой Кирк и Спок приземляются в тридцатые годы и смотрятся там совершенными чудиками?
– Ненавижу «Звездный путь».
– Но понял, о чем я говорю.
Я кивнул, потом зевнул. Недотепа разглядывал телефонную антенну с таким видом, словно впервые ее увидел. Возможно, Энджи и права.
– Как это ты можешь не любить «Звездный путь»! – удивилась Энджи.
– Легко. Смотрю, злюсь и выключаю.
– И даже «Поколение будущего»?
– А это что? – спросил я.
– Когды ты родился, – сказала она, – держу пари, твой папаша поднес тебя, новорожденного, матери со словами: «Ты только погляди, лапонька, какого замечательного, ворчливого старикашку ты родила!»
– Чего ты в бутылку лезешь? – недоуменно спросил я.
На третий день мы решили немного позабавиться. Выйдя утром из дома, мы пошли в разные стороны: Энджи направилась на север, я же – на юг.
Недотепа пошел следом за ней. Однако за мной последовал Шатун.
Шатуна я раньше ни разу не видел и не увидел бы и на сей раз, если бы Недотепа не раскрыл мне глаза, дав повод быть настороже.
Перед выходом из дома я порылся в ящике с летним барахлом и извлек оттуда темные очки, которыми пользуюсь, когда погода благоприятствует настолько, что можно совершать велосипедные прогулки. К левой дужке очков было прицеплено зеркальце, которое по желанию поднималось и опускалось, открывая обзор сзади. Спецсредство не такое крутое, как те, которыми Кью снабжал Бонда, но сойдет; к тому же заполучить его можно и не прибегая к флирту с мисс Манипенни.
А вдобавок, с третьим глазом на затылке, я мог чувствовать свое превосходство над всеми в округе, потому что ничем подобным никто здесь не располагал.
Шатуна я заметил, когда внезапно остановился возле входа в «Пирожковую», чтобы выпить утреннюю чашечку кофе. Уставившись в дверь «Пирожковой», словно бы изучая меню, я нацелил мое зеркальце и стал вертеть головой, пока не увидел на другой стороне улицы возле аптеки Пэта Джея, мужика, похожего на агента похоронного бюро. Он стоял, скрестив руки на цыплячьей груди, и, не таясь, разглядывал мой затылок. По впалым щекам его, как реки, струились борозды морщин, лоб был низенький, с огромными залысинами по бокам.
Войдя в «Пирожковую» и прищелкнув свое зеркальце к дужке, я заказал кофе.
– Что, внезапно глаза стали сдавать, а, Патрик?
Я взглянул на Джонни Дигана. Тот подливал сливки в мою чашку.
– Чего?
– Я про очки, – пояснил он. – Ведь сейчас март, а, считай, с Благодарения солнце и не показывалось. Так глаза сдавать стали или просто пижонишь и хипповать пробуешь?
– Наверно, хипповать пробую, Джонни.
Он двинул ко мне через стойку чашечку кофе.
– А не получается! – обронил он.
Выйдя на улицу, я разглядел через очки, как Шатун стряхивает пушинку с колена, затем наклоняется, чтобы поправить шнурки ботинок, точь-в-точь как это делал накануне Недотепа.
Я снял очки, думая о Джонни Дигане. Бонд был, конечно, крутым парнем, однако посещать «Пирожковую» ему не доводилось. Ладно, к черту, брось пробный шар и выпей где-нибудь поблизости мартини с водкой – все равно голова кружится, а зад твой засветился в витрине.
Я перешел улицу, в то время как Шатун был поглощен своими шнурками.
– Привет! –