ние. В первую очередь – терпение: вот так лечь и замереть, словно камень или оплавленный кусок металла, побывавший под массированным ударом термических бомб. Лечь и лежать, чтоб ни звука, ни вздоха, будто сам неживой. Такой же неживой, как тот прах, на котором распластался. Только так можно дождаться, чтоб «чертова рептилия», как называл ящерок Славка, выползла на солнышко, чуть прикрыла перепонками свои малюсенькие, но зоркие глазки – расслабилась…
И вот тогда – во вторую очередь – требуются быстрота и сноровка. Нужно стать почти таким же юрким, как сама ящерка. Юркий Юрка, смеялся Славка, но так оно и было. Молниеносный бросок: будто распрямляется тугая пружина, скрытая в спине, ногах, может, еще где-то, и тело взлетает над землей, а рука – она словно длиннее становится! – выстреливает хлыстом, и оп-па! – цель накрыта! Крепко, но нежно. Потом оглушить ее умелым ударом – запекать дохлых ящериц нельзя. Даже детям пустыни такое блюдо может стоить жизни.
Сегодня ждать пришлось особенно долго. Солнце жарило как сумасшедшее. Это хорошо, «чертовы рептилии» любят погреться. И почему-то именно здесь, на границе Большого пятна, но и Юрке укрыться от жгучих лучей оказалось совершенно негде. Ничего ведь не растет вокруг. Это дальше к югу, у поселка корчевщиков начинается уродливый низкорослый лес. А может, высокий кустарник, кто его разберет. Здесь же только прах: серый, сыпучий, похожий на песок, только крупнее. Иногда встречаются цветные, с гладкими краями камешки, похожие на морскую гальку.
Когда-то папка возил Юрку со Славкой на море, и он помнил, как выглядит галька. Но было это очень давно, кажется, совсем в другой жизни.
Только прах никакие не камешки и не песок. Славка говорит – это дома, деревья, машины. Цветы на газоне, собака в будке, велосипед, прикованный цепью к ограде парка, чтоб не угнали. И даже люди. Все то, что было городком в момент удара с воздуха дезинтеграторов третьего поколения. Все, что стояло, ездило и росло. И те, которые прыгали, ползали, мяукали и виляли хвостом. И те, кто говорили о погоде и ценах, опаздывали на работу или вскапывали грядку под окном… Даже пролетавшие в небе птицы – все в один миг обратилось в этот серый сыпучий порошок. И вместо городка образовалось Большое пятно.
Но ящерки любили приходить именно сюда. И грелись на солнце.
Ждать пришлось долго, почти до обеда, но в итоге терпение и выдержка были вознаграждены. Две ящерицы: жирные, большие, – если поднять за голову, то хвост болтается у локтя, – повисли на поясе охотника. Тускло отсвечивала морщинистая, потрескавшаяся кожа. Теперь быстрее к берлоге. Там, в леднике, устроенном Славкой с помощью баллона жидкой углекислоты, он положит добычу, и все – ящерки никуда не денутся до вечера. И это хорошо, потому что тушенки осталось всего две банки.
Добрался без приключений. По пути не забыл заглянуть в овраг, где стояли капканы на пустынных крыс. Пусто. Жаль, лето перевалило на вторую половину. За ним короткая осень и зима, самое мерзкое в пустыне время года. Это всякий знает, даже под Куполом – лишний раз не выезжают. И потому нужны лисьи шкуры. Старые совсем истрепались…
В пищу мясо крысы непригодно – ядовитое, но вот хвост этой твари очень полезен. Юрка отрубал хвосты, высушивал и обдирал. Получалось пять продолговатых хрящиков длиной с полпальца, которые нужно растереть в порошок. Порошок растворял в воде, в ней потом вымачивал лапку ящерки. Просушивал, и готова приманка для пустынной лисицы.
Ящерицы их любимое лакомство, и пропитку они не чуют. Лапка, приправленная порошком из одного хрящика, вызывает у лисицы крепкий сон часа на четыре, а то и все шесть. А с двух хрящиков – смерть. Поэтому на ближних подступах к берлоге Юрка раскладывал отраву послабее, а на дальних – посильнее. Только так и можно добыть лисицу: ни поймать ее, ни подстрелить из духового ружья не удается.
Сейчас капканы на крыс были пусты. Правда, имелись у Юрки в запасе пять хрящиков, но это на особый случай. Планировал он охоту за поселком, на границе леса. Корчевщики говорили, лисиц там видимо-невидимо, только сыпь отравленные лапки. Вот и задумал Юрка на следующей неделе сходить в поход. Жаль, хрящиков осталось мало.
Пока добрался, пока насобирал жесткого, как проволока, вереска для костра, начало смеркаться. А там и Славка притопал: длинный, с выгоревшими растрепанными вихрами, торчащими во все стороны наподобие диковинной шапки, загорелый. Даже зимой загар этот не проходил, не исчезал насовсем. Так напитывало брата за лето горячее пустынное солнце. Притопал и с размаху опустился на самодельную лавку у входа в берлогу.
– Ну что, мало́й, добыча есть? – усмехнулся устало.
– Две ящерки, – степенно ответил Юрка.
– Нормально, – кивнул брат. – Тушенку приберечь надо. На зиму. И ящериц навялить. Ну да ты и сам все знаешь – кто у нас главный кок? Завтра «апостолы» прилетят, а я тоже с прибытком. Будет, что на мену выставить…
С этими словами он снял с плеча сумку, с которой не расставался в своих походах, и вытащил тряпицу. Развернул: орден Гордого орла Конфедерации, разлапистая шестилучевая звезда с изображением хищной птицы и скрещенными мечами. Два луча слегка погнулись, эмаль кое-где облупилась, но в