внению с первым изданием, уточнил причины запаздывания с оповещением войск приграничных округов о возможном нападении немцев, показал, к чему это привело. Использование дополнительных источников, главным образом из архивов разгромленного вермахта, позволило более полно, по сравнению с книгой «Вяземская катастрофа», описать действия наших войск с началом войны, рассказать подробнее, почему их попытки прорваться из окружении под Вязьмой раз за разом оканчивались неудачей. В некоторых случаях пришлось под другим углом рассматривать давно известные факты. По просьбе читателей более подробно описал действия дивизий московского ополчения. Попытался раскрыть причины, почему эти дивизии буквально за несколько дней понесли громадные потери, в результате которых пять из них были расформированы, а остальные смогли восстановить боеспособность лишь после переформирования и пополнения.
В последнее время участились попытки на основе старых советских мифов создать новую современную мифологию войны. Люди, сделавшие патриотизм своей профессией, примитивно полагают, что народ, особенно молодежь, нужно и можно воспитывать только на положительных примерах, успехах и победах. Это заблуждение. На одной из встреч с читателями молодой человек, несомненно, патриот нашей Родины, обвинил меня в том, что я порой сгущаю краски, критикуя неудачные решения командующих и действия наших войск. И при этом злоупотребляю словом «катастрофа». Он утверждал, что действия наших окруженных войск под Вязьмой надо рассматривать, как победу, которая позволила отстоять Москву. Я тогда ответил ему кратко: еще одна такая победа, и удержать столицу мы бы вряд ли смогли.
Молодой человек исходил из официальной оценки событий под Вязьмой, где <…> советские войска остановили продвижение главной немецкой группировки – группы армий «Центр» и нанесли ей тяжелое поражение». Он не представлял масштабы поражении, считая, что безвозвратные потери за 67 суток операции составили 514 тыс. чел. из имевшихся 1250 тыс. Но в новой 12-томной истории Отечественной войны ее авторы признали: «<…> за первые две-три недели боев под Москвой Красная армия лишилась до миллиона человек». Но странно: новые данные никак не повлияли на итоговые цифры потерь за всю войну, утвержденные давно почившим ЦК КПСС, которые за прошедшие почти три десятилетия не изменились ни на одного человека.
Ужасное слово вообще убрали из военной энциклопедии: какие катастрофы могут быть у победоносной армии? А вот маршал Г.К. Жуков события октября 1941 г. назвал катастрофой.
В книге рассказано, с каким трудом пробивала себе дорогу правда о потерях, понесенных народом и армией в Отечественной войне. Власти долго не решались назвать цифры потерь. Только в 1988 г. военные доложили ЦК КПСС свои расчеты, которые можно было бы опубликовать. Через 45 лет после Победы 8 мая 1990 г. М.С. Горбачев объявил: «Война унесла почти 27 миллионов жизней советских людей». 9 мая Министр обороны СССР Д.Т. Язов озвучил цифры безвозвратных потерь, учтенных в оперативном порядке, – 11 444,1 тыс. военнослужащих. Начальник Генштаба генерал армии М. Моисеев, назвав демографические потери (8 668,4 чел.), специально подчеркнул, что приведенные им цифры «максимально возможные». На вопрос, почему же на протяжении 45 лет фигурировали совсем иные сведения, он простодушно ответил: «Мы долго держали в секрете данные о потерях. Они были проанализированы лишь в 1988–1989 годах». От себя добавлю, что засекретили их на долгие годы потому, что они связаны с мерой ответственности тогдашнего военного и политического руководства страной за поражения первой половины войны.
Но военные считали не только свои потери. Они доложили, что людские потери Красной армии и флота оказались на 60 % больше, чем потери стран фашистского блока. Соотношение по потерям 1,6:1 в пользу противника членам ЦК показалось неприемлемым. И в 1993 г. в труде «Гриф секретности снят» соотношение по безвозвратным потерям СССР и Германии с их союзниками снизилось до 1,3:1. Оно вполне устраивало власти. Прошло еще 17 лет и тому же авторскому коллективу путем подлога удалось довести соотношение по безвозвратным потерям вооруженных сил СССР и Германии и их союзников до 1,1:1, то есть, сделав его практически равным. И это в условиях реалий минувшей войны, когда Красная армия практически в одиночку сражалась с сильнейшим врагом, на которого работала экономика почти всей Европы?
Мириться с подобными методами «исследований» было невозможно. В последней главе книги я, наряду с историей своего многолетнего поиска, рассматриваю противостояние по вопросу потерь с оппонентами, в том числе и с чиновниками Минобороны, которое принимало порой почти детективный характер. Я стремился не допустить использования явно заниженных цифр наших потерь в новой истории войны. Бесполезно. Они попали в 12-томник, но скандальное соотношение в нем упомянуто не было. А на тот случай, если читатель самостоятельно начнет сравнивать цифры потерь воюющих сторон, авторы написали: «Однако истина состоит и в том, что цена победы могла быть и не такой высокой». Но «высокой» – по сравнению с чем? По-моему, невольная оговорка авторов относится к совсем другому уровню наших людских утрат. Например, к указанному в книге соотношению 2,5:1. Знаю, что на меня набросятся с обвинениями за некоторые подробности, которые ничего не дают в научном отношении, но познавательны