пейскими брендами.
Сумки теснились в витрине и на полках, задевали головы, гроздьями свешиваясь с контейнеров и крючьев, горами были навалены на полу. Чтобы извлечь приглянувшуюся вещь, приходилось пробираться по узеньким тропинкам и расшвыривать, раскапывать горы разномастных изделий из кожзаменителя.
Я повесила свою потрёпанную сумку на плечо и по локоть погрузила обе руки в благоухающее едким клеем женское счастье от Диора, Гуччи и Версаче. Вроде этот рюкзачок ничего… И тот тоже. «Женщина, вы там ближе, передайте ридикюль». Чтобы не потерять в сумочных авгиевых конюшнях будущие покупки, я повесила их на локоть и протянула даме искомый ридикюль.
Некстати зазвонил телефон. Я, как воспитанный человек, не могу на людях громко обсуждать личные дела. Полушёпотом разговаривая и жестикулируя, машинально направилась к выходу… Цоп! Две скучающие продавщицы встрепенулись, подлетели, подхватили меня под белы рученьки.
– Нет, Валь, смотри, как изощряются воришки! Ноу-хау! Прижала локтём сумки, как будто по телефону разговаривает – и пошла, и пошла. Вся из себя деловая. А на вид приличная женщина!
Плохо то, что я с приглянувшимися рюкзачками успела шагнуть за стеклянный периметр. То есть была застукана на выносе товара с корыстной целью. Имея злой умысел. Пытаясь осуществить противоправное действие. Намереваясь обогатиться противозаконным способом. На краже, одним словом – и о том красноречиво свидетельствовали видеокамеры, засёкшие меня с трёх ракурсов.
От меня шарахались добросовестные покупательницы. Дети взирали с ужасом, как на чудище из мультика.
…– Я всё видела. Вы не нарочно. Эти торгаши обнаглели. Они опорочили подозрением ваше честное имя. Нанесли моральный вред. Нужно их привлечь, – на улице меня догнала запыхавшаяся дама с ридикюлем. – Вам поможет только бабНюра. Вот адрес. Идите прямо сейчас, пока не перегорело.
– А ничего, что без звонка, без предварительной договорённости? – я вертела самодельный, из грубого картона, квадратик-визитку. – Да и поздно. Наверно, она уже спит – бабушка всё-таки…
– У неё бессонница, принимает практически круглосуточно. В общем, увидите – всё поймёте.
Я и сама могу прекрасно постоять за себя. Но о Бабнюре слышала давно: вот и прекрасный повод познакомиться. Тем более жила она, как выяснилось, недалеко от меня.
Блочная хрущёвка, пятый этаж без лифта. В подъезде крепкая железная дверь с кодовым замком. Внутри бедненько, старенько, но чистенько. Вкусно пахнет свежей краской и мелом, лестницы и площадки влажные, только помытые.
Навстречу спускалась задумчивая женщина со свёртком под мышкой. Из свёртка капало, и пахло рыбой.
– Будьте добры, не захлопывайте! – за мной юркнул дедуля, пыхтя и стуча палкой, карабкался вслед на пятый этаж. «Вы к бабНюре? Я за вами». Уже интересно.
Нажала на кнопку квартиры № 33. «Не звоните, у неё открыто», – старичок меня таки догнал. Стоял, перегнувшись через перила, отпыхивался. В прихожей сразу рухнул на обитый дерматином диванчик, обмахиваясь кипой скреплённых бумажек. «Уф! Сегодня немного народу».
На стенах прихожей висели разные просветительские диаграммы и графики, как в больнице. На одной схеме красовался гигантский пельмень в разрезе, примерно в масштабе 1:10. От него во все стороны расходились стрелочки-указатели: вес пельменя, размеры защипов по ТУ, толщина тестяной оболочки, процентное соотношение фарша и теста, состав начинки…
Рядом на стенде висели распяленные мужские носки в трёх стадиях изношенности: новые, ещё с этикеткой; протёртые до прозрачности на пятке; дырявые… Надеюсь, постиранные. Под носками краткая памятка: что-то о вплетении синтетических волокон для прочности чулочно-носочного изделия.
Старичок заметил мой интерес:
– Бабнюра проверяла носкость эмпирическим методом. Надевала пяткой кверху (!) и носила три месяца – сносу не знали. Чего они делают-то: нарочно пятку вывязывают из гнилых ниток! Ах, черти! – дедок восторженно застучал палкой. – Разок наденешь – дырка! А их, носки-то, мильёнами выпускают. Вот и считайте. Чулочно-носочная мафия в действии.
Моё внимание привлекал карикатура, вырезанная из газеты. Два господина в костюмах, с торчащими и вываливающимися из кармана купюрами – деловито стряпали что-то клубах пара у плиты. Один другому говорит: «Не выбрасывай негодные продукты на помойку – у нас для этого есть население».
Грустно всё это.
Из кухни доносился возбуждённый женский голос:
– Говорю специалистам: «Так и так. Жарю фарш – половина воды. Половина! Подскажите, говорю, как на мясников в суд подать». А специалисты от компьютеров не отрываются, лениво так: «Уже подавали, и не раз. Ни одного выигранного дела. И вам не советуем: только на судебные издержки потратитесь». И ещё говорят: «А не боитесь встречного иска за распространение клеветнической информации?».
Я заглянула в кухню, больше похожую на лабораторию. Только вместо штативов, реторт и колб повсюду: на столах, подоконнике и даже на полу – теснились блюдечки, стаканы, миски, дуршлаги,