этот «роман», в котором описаны грязь и смрад окружавшего меня еще недавно мира. Мира, частью которого была я сама и, как теперь понимаю, втайне смаковала его мерзость. Будь на то моя воля, эта книга была бы сожжена, чтобы ни один глаз не увидел ее.
Но воля не моя. Я знаю, что Господь по милосердию своему вырвал меня из тенет безблагодатного мира и привел в монастырь. Там я обрела духовную мать, велевшую мне опубликовать эту книгу в качестве подвига послушания и первого шага на пути моего очищения. Она не позволила вычеркнуть даже подлые слова, которыми я живописала свою жизнь и, не сознавая того, – собственное падение.
Я полагаюсь на мудрость наставницы и, несмотря на греховность этой книги, надеюсь, что она станет уроком и предостережением для тех, кто погряз в жалких соблазнах мира сего.
Я подчеркиваю, что этот текст был написан развращенной мирянкой, а не послушницей, которой скоро предстоит постриг.
И последнее – слухи о том, что под видом АМ в книге изображен известный и даже культовый писатель, не имеют под собой никаких оснований.
Часть 1. Мой Гумберт
Когда, Марго, я вижу нашу фотку,
висящую меж полок на стене,
меня – пижона и тебя – красотку,
то что-то просыпается во мне.
– Скажите, Марго…
– А откуда вы знаете мое имя? И кто вы, вообще, такой?
– Можете звать меня просто Голос, если хотите.
– Я не привыкла разговаривать с незнакомцами. Тем паче, с Голосами. Я пока еще не совсем «ку-ку». И что за фамильярность? Для вас я не Марго, а Маргарита Александровна.
– Зачем же так официально? Я вас, между прочим, неплохо знаю. И уже давно. Желаете убедиться?
– Что ж, валяйте. Даже забавно.
– Вот, к примеру, 11 лет назад (вы тогда учились в 10 классе) в вашей школе появились два новых учителя. И оба с очень необычными именами, так ведь? И оба оказали на вас, гм-м… немалое влияние.
– Верно. Но откуда вам это известно?
– Мне это знать, скажем, так, по должности положено. Кстати, с кем вы сейчас беседуете, как по-вашему?
– Да не все ли равно? Может, сама с собой по вечной моей привычке. А то и со следователем.
– Со следователем? Вы что, совершили какое-то преступление?
– Кто ж его знает? Может, и совершила. Исключить не могу. Мало ли у каждого скелетов в шкафу?
– Это вы шутите, надо полагать.
– Шучу? Разве что отчасти. Родись я во времена инквизиции, уже давно бы сгорела на костре. А, положим, в Саудовской Аравии меня бы казнили за распутство.
– Кстати, Марго, а вы верите в ангелов-хранителей?
– Странный какой-то у нас разговор. Нет, не верю. Но если допустить такую возможность, то придется признать, что мой ангел-хранитель больно уж… ленивый. Когда он нужен, его никогда рядом нет. И тогда, в десятом классе, тоже не было.
– Может, хотите об этом поговорить?
– Нет, не хочу. Между мной и тогдашней Марго нет ничего общего. Кроме имени. Я теперь совершенно другой человек.
– Ну да, гусеница превратилась в бабочку.
– Разве что от слова «баба». На самом-то деле все было как раз наоборот – та Марго и была настоящей бабочкой, которая за эти 11 лет превратилась в гусеницу. Если бы ей тогда удалось заглянуть в будущее, то она пришла бы в неописуемый ужас при виде меня – тетки без семьи, без детей и без всяких перспектив.
– Не стоит преувеличивать. Да, она была прехорошенькой. Но вы и сейчас не хуже. Можно сказать, красавица.
– Спасибо за комплимент. Но вас, похоже, больше интересует та – прежняя – Марго. Верно?
– Пока да. Хотелось бы услышать вашу версию тех давних событий.
– Честно говоря, я мало что помню. Та милая, но глупенькая девчонка сейчас для меня не более реальна, чем воспоминания о когда-то виденном кино.
– Но вы все-таки попробуйте о ней рассказать. А лучше всего, если изложите эту историю, как говорится, в письменном виде.
– С какой стати? К тому же это заняло бы слишком много времени.
– Так мы никуда не спешим.
– Похоже, вы предлагаете мне написать повестушку в жанре «женской прозы»?
– Может быть, и так. Вы же еще и журналистка. С бойким, как говорят, пером. Но в этом случае неизбежно появятся ненужные красивости и длинноты. Будет лучше (и короче), если вы отнесетесь к вашему тексту, как к докладной записке, отосланной в неведомую, но «высокую» инстанцию.
– Допустим,