ки. При условии, что они не атакуют вместе… А Джунгли полны одиночек.
Этот ли, тощий и желтый, – мне соперник? Я в одно мгновение вонзил бы в него заточку… Или тот, что нервно курит самокрутку из кленовых листьев?
Ну, самок в расчет не беру, тем более что одна из них, – старуха, с лицом, словно печеная картофелина. На что только рассчитывает на Поляне со своими тонкими, как ветки, руками?
Вторая самка молодая и, должно быть, сильная, с копной ярко-рыжих волос… Но и ей едва ли что-то светит.
Похоже, верзила в кофте оценил возможности собравшихся на Поляне примерно так же, как я, то есть своим главным конкурентом он назначил меня. Ишь, как смотрит! Изучает, сволочь.
– Слышь, долго еще?
Желтый игрок уставился на меня. На Полянах не принято разговаривать, но этот калека, видать, не в курсе, – ничего, прозреет, когда заточка пронзит ему глотку…
– Понятия не имею.
Желтый скрипнул зубами. Отвернулся.
Разумеется, я знаю, когда из тоннеля вынырнет голова Поезда, но сказать во всеуслышание – быть дураком.
Мертвые листья кружатся в воздухе – прощальные письма. Кому-то придется их читать. Уж, конечно, не мне.
Серый курильщик принялся ловить листья, чтобы снова свернуть себе косяк.
Солнечный луч медленно начертил «ПОРА» на земле у моих ног, и я поднялся – пришло время облегчиться, тем самым получив дополнительный козырь.
Мне доводилось видеть игроков, опорожнявшихся прямо на Поляне у всех на виду. Это их право, ведь речь идет о Последнем Поезде, и здесь не до цацканья.
Но я за этим делом всегда ухожу в лес.
Запах прели щекочет ноздри; здесь надо быть начеку – в любой момент из-за дерева может выскочить тварь.
Вот удобная ложбинка. Я сбежал вниз, скользя по мягкой глине, и, спустив штаны, присел на корточки.
— А-а-а!
От сильного толчка в спину я растянулся на дне ложбинки.
Кривая заточка вонзилась в землю возле моей головы. Я откатился в сторону и вскочил на ноги, одной рукой выхватывая из нагрудных ножен заточку, а другой – натягивая штаны. Не дал посрать, сучий потрох.
Верзила наступал, хрипло дыша, сверля меня красными глазами. Силен, как бык, но неповоротлив и медлителен.
Я поиграл в воздухе заточкой перед его носом и ухмыльнулся – даже здесь, в лесу, она блестела. Недаром точил клинок белым камнем и натирал песком.
Моя полуулыбка произвела на верзилу впечатление – он вскипел от ярости. В таком состоянии этот олух едва ли на многое способен – я уложу его, как котенка…
Он прыгнул.
Широкое лезвие полоснуло по руке, я вскрикнул и несколько раз – снизу, в живот и меж ребер, вонзил в верзилу заточку.
Он упал ничком в черные листья и, содрогнувшись, замер.
Я вытер лезвие об его кофту и спрятал в ножны.
Нужно идти на Поляну и ждать Поезд… Но, черт побери, как саднит рука. Я закатал рукав куртки и ужаснулся: из ровного и глубокого пореза лилась кровь, но самое скверное – рука немела. Этот мудак отнял у меня козырь! Я пнул распластанного верзилу и, слегка пошатываясь, стал выбираться из ложбинки.
Из-за широкого ствола вышла рыжая самка. Значит, притащилась с Поляны посмотреть на схватку и добить того, кто победит.… Ну-ну…
Здоровой рукой я выхватил заточку:
– Иди сюда, цыпа.
Но самка не вынимала оружия.
– Что тебе надо? – крикнул я и оторопел: резким движением рыжая распахнула куртку, и я увидел ее грудь, скованную толстым свитером.
– Помоги мне сесть на Поезд, – сказала она.
Вот оно что! Ты хочешь жить и пользуешься тем оружием, каким наградило тебя небо. Что ж, имеешь право, но я не олух.
Рассмеявшись ей в лицо, я пошел на Поляну.
Меня встретили глаза остальных игроков, и я поразился, какой хищный огонь вспыхнул в них при виде раны. Не спешите, сволочи…
Вернулась и рыжая самка. Ни на кого не глядя, прилегла на листву. Какой, должно быть, удар – кто-то не стал лапать ее сиськи.
Впрочем, у меня онемела рука, а это значит, что я теперь слабее этой рыжей. Проклятый верзила!
К вечеру донесся запах гари. Пока рано, надо лежать, экономить силу.
Лишь тонкий пев тепловоза заставил меня подняться и подойти к рельсам. Сейчас… Бог, или кто там, помоги! Другие игроки, словно тени, выстроились вдоль дороги неподалеку от меня.
С ревом из тоннеля, образованного деревьями, показался Поезд, со всех сторон облепленный ухватившимися за что попало людьми. Попасть на крышу нечего и мечтать – там целые деревни.
Рано: первые вагоны перенаселены.
Курильщик и желтый не вытерпели и, отталкивая друг друга, бросились на проносящийся