и те жемчужины, там взошли оазисы вашей свободы – семь цветков греха: страх, боль, похоть, ярость, безумие, забвение, любовь.
И это была высочайшая магия, ведомая старым богам…
«Книга Ложных чисел».
Звёзды тускнеют на своих местах и Луна бледнеет предо мной, словно Завеса была опущена на её сияние. Собаколицые демоны окружают моё святилище. Странные линии пересекают дверь и стены, и свет из окна теряет свою яркость.
Поднялся ветер…
Воды волнуются…
Это есть Книга Слуги Богов…
«Некрономикон»
Ветер ледяной пустыни принёс мне забытые напевы тех, кто, испив тысячелетнего Гиперборейского яду, обрёл мерцание ночных небес. Колесо Судьбы крутится в адском пламени, ни на миг не давая отдыха распятым на нём надеждам. Я слишком стар, стар и безумен, чтобы вверять себя проклятому колесу. Мне ли надеяться на что-то… Единственная вода, оставшаяся у меня, – это слёзы. Слёзы миража, зовущегося тоской по утерянному. Синие молнии вырисовывают мне на обречённом горизонте твой портрет, о, Наамах. На губах моих ещё живёт твоя кровь, ещё не умерло твоё божественное дыхание, которое я сохранил в моей груди. Мои глаза до сих пор отражают сверкание твоей Короны – выкованного Хаосом знака власти над миром и преисподней.
К чему мне забытые напевы: я сам скоро стану ночным мерцанием. Тяжёлые стрелки моих часов вот-вот обретут резвость и побегут в обратную сторону. Наамах, где ты? Молю тебя, дай мне увидеть тебя ещё раз – перед тем, как стану собственным сном. Злой хитростью обрёл я когда-то твою плоть во имя жизни, прими теперь мою во имя смерти. Позволь мне взять ещё раз частичку того света, что зовётся Тьмой…
Зачем нам Вечность? Наша Вечность – мы сами.
* * *
– Эта история, говорят, приключилась в девятнадцатом веке, в Париже, с Шарлем Бодлером. Был такой поэт. Помните? Основатель декадентства.
Небольшой пухлый человечек в коричневой венгерке и зелёном с лампасами трико, уютно попыхивая трубочкой, вел свой рассказ для двух слушателей.
Время было позднее. Щель окна за благородно-бордовыми шторами уже налилась темнотой. Редкие трамваи грохотали на улице по-ночному: очень гулко и металлически-протяжно.
– А что, разве Бодлер тоже интересовался колдовством? —спросил Владимир Петрович, зевая и вертя в руках небольшую лакированную статуэтку сандалового дерева.
Третий участник полуночного разговора, большой рыжий кот Ваня, давно спал на письменном столе, свернувшись в пушистый урчащий клубок. В розоватом свете настольной лампы напоминал он забытую кем-то шапку странной формы.
– Налить ещё чаю? Берите мармелад. Очень вкусный, дынный. – уютный человечек пристроил в массивной пепельнице трубку и, привстав из кресла, разлил по чашкам ещё слегка дымящуюся чёрную заварку.
– Спасибо, я не люблю мармелад. – Владимир Петрович поставил статуэтку на журнальный столик и взял с него чашку с чаем – нежного китайского фарфора старинную посудинку, расписанную пагодами и журавлями.
– Да, Бодлер интересовался колдовством. Об этом мало кто знает, но его возлюбленная, мулатка Жанна Дюваль, была жрицей одного весьма странного культа, имеющего афро-азиатские корни. О нём сейчас мало что известно – только то, что объектом его почитания была некая забытая богиня. В иудейской сакральной мифологии она известна как Наамах – её считали старшей сестрой Лилит. Дочь демонолюдей Аграта и Маулат, сестра Тувалкаина – первого в мире металлурга, Наамах почиталась как хозяйка неких «волшебных слов». Само имя Наамах означает «приятная». Иудеи называли её демонессой, поющей приятные песни идолам, и ужасно боялись – приятные древним идолам песни несли гибель всему миру. В некоторых источниках Наамах упоминается как Чёрная Богиня, Королева суккубов. Кое-кто из исследователей видит её прообраз в Тиамат – воплощении хаоса, одном из центральных персонажей аккадской поэмы «Энума элиш». Эта поэма – о творении нашего мира, о войне старых и молодых богов. Известно ещё и то, что поклонение этой жуткой особе включало в себя садомазохистский секс перед её алтарём, употребление особых галлюциногенов и ритуальные пытки. Им добровольно подвергали себя последователи культа. – Человечек, блеснув перстеньком, потянулся к оранжевым мармеладным ромбикам.
– И что же это за история приключилась с Бодлером? Она как-то связана с этой Наамах? – Владимир Петрович осторожно отставил пустую чашку и снова взял со столика блестящую статуэтку.
– Ага, вам она тоже покоя не даёт? Вот и Бодлеру не давала спокойно спать по ночам. Она и была тем самым вампиром, чьими метаморфозами он бредил в своих стихах.
– Это вот эта-то игрушка?
– Игрушки бывают всякие… – человечек самодовольно утрамбовал большим пальцем новую щепоть ароматного табаку в трубке.
– А с чего вы решили, что она принадлежала великому поэту? Где вы её взяли?
– Я и не говорил, что ему принадлежала именно эта