о варева, жалобно елозила по стенкам кружки, и непременно упираясь в скулу при попытке сделать глоток. Эту дурную композицию обвивал едкий сигаретный дым, сизой струйкой поднимающийся из горы сдавленных в гармошку окурков. А за стеклом, в сырой промозглой темноте, барабанил холодный осенний дождь.
Дежурный следователь Дуванов Максим вздохнул, глядя сквозь собственное отражение в окне на размазанные запятые от фар проезжающих мимо машин, поднес к губам чашку и, прищурив правый глаз, отхлебнул. Двумя пальцами вытащил дымящийся окурок из пепельницы и затянулся, слушая, как трещит, сгорая, табак.
Где-то в глубине полупустого здания отдела полиции хлопнула входная дверь, сонная тишина разбавилась возбужденными голосами и шарканьем ног. Звякнули ключи от камеры временного содержания, душераздирающий визг плохо смазанный петель заставил Дуванова вздрогнуть. Грохнул металл о металл и грубый хриплый голос окликнул следователя:
– Не спиться, Саныч?
Следователь нехотя повернулся, моргая покрасневшими глазами.
– Здорово, Глеб. Не смешно – я уже вторые сутки подряд на дежурстве. Кого притащил?
Глеб, долговязый прапорщик из ночного патруля, сдвинул на затылок мокрую форменную кепку и вытер с лица капли дождя. Без лишних слов указал подбородком на чашку в руках следователя, поднял на Максима вопрошающий взгляд. Дуванов без тени сожаления отдал прапорщику недопитый и чуть теплый кофе.
– Хищника мы тебе притащили, Саныч, – Глеб вытянул губы трубочкой и сделал глоток. Сладко крякнул, будто отведал чего-то восхитительного, хитро посмотрел на Максима. – Ты такого еще не видел.
– Чего я за семь лет здесь еще не видел? – без особенного энтузиазма спросил Максим. Ему было неинтересно, ему хотелось домой, к жене.
– Саныч! – оскалился патрульный, растягивая слова. – Такого – не видел. Я тебя когда обманывал?
– А тебе напомнить? – хмуро парировал следователь.
– Ой, проехали, – отмахнулся Глеб. – Пойдем, там все равно по твоей теме. Я тебе клоуна сдам да перекусить поеду с парнями.
– Чего он натворил? Кража опять? «Кухонный боксер»? – Максим с неохотой оторвался от подоконника. – Или пьяная драка? До утра не обождет?
– Не нуди. Сам все увидишь, – Глеб отдал следователю пустую чашку и широко улыбнулся, словно знал что-то такое, о чем Дуванов и не догадывался.
– Веди сразу в допросную, – сдался Максим. – И Ромку толкни, он в дежурке спит. Пусть опыту набирается, стажер. Я сейчас подойду.
– Добро, – прапорщик кивнул и бодрым шагом пошел по коридору, придерживая рукой висящую на поясе дубинку.
– Интриган, – пробурчал ему вслед Дуванов и побрел в туалет.
Когда, через пару минут, он шел по вздувшемуся от времени линолеуму, тряся мокрыми руками с растопыренными пальцами, у тяжелой двери допросной уже топтался худощавый парень с заспанной физиономией и торчащим на сторону вихром.
– Не спится? – следователь поприветствовал стажера словами Глеба. – Пойдем, тебе полезно.
Максим потянул на себя створку, ощущая тугое сопротивление мощной пружины, привычно дернул плечом и шагнул в зябкую прохладу кабинета для допросов – небольшую бетонную коробку почти без мебели и с пыльным проемом зарешеченного окна. Отстранил застывшего в дверях патрульного, без особенного интереса бросил взгляд в сторону табурета для задержанных.
И даже на миг замедлился, удивленно хмыкнул, подняв брови. Крякнул:
– О как!
Взгляд Максима проходил мимо довольно покачивающегося на пятках Глеба, мимо казенного стола, освещенного желтоватым светом одинокой лампы, и упирался в невысокую фигуру сидящего мужчины. Тот походил на какого-то персонажа из театрализованной постановки по мотивам русских классиков. В памяти Дуванова проступили смутные образы актеров, играющих «чего-то-там по Тургеневу» – спектакля, на который они давным-давно ходили вместе с женой. Да-да, примерно так они и были одеты.
Задержанный был щуплым и невысоким. Темно-русые волнистые волосы, зачесанные на обе стороны прямым пробором, закрывали уши. Из-под прядей выбивались пушистые валики бакенбард, опускающиеся до самых скул. Под тонким и прямым носом выделялись ухоженные усики с загнутыми вверх, словно у киношных гусаров, кончиками. Прямо под острым кадыком начинался острый сгиб накрахмаленного воротника-стойки. Максим мог дать руку на отсечение, что ворот именно накрахмален – безупречная белизна с жесткой фундаментальной фактурой сразу же выхватили ассоциации из далекого детства – приятный хруст ткани, ощущение чистоты и прохлады.
Под высокими уголками воротника блестел похожий на слезу камешек, ограненный тонким серебряным узором. Максим погодя подумал, что как так патрульные пропустили мимо своего внимания эдакую красоту, которая в иное время уже бы грелась в карманах форменных штанов. В любом случае, эта заколка смотрелось донельзя гармонично со стального цвета приталенным пиджаком и алым атласным жилетом. Дополняли облик брюки в цвет пиджака, черные полуботинки с желтыми носами и висящая на крючке