ыл вызов старику, который возненавидел ее сразу же, после первой своей неудачной попытки овладеть ею… и покорность судьбе. Она ведь сама дала согласие на брак с ним, ей некого винить в том, что случилось. Нет! Было! Ролло. Все из-за него! Как она хотела ненавидеть этого викинга! Злилась, проклинала – но не могла забыть. Даже то, что он женился на другой, что забрал сына, что обошелся с ней, как с уличной девкой – изнасиловал и выгнал, не могло заставить забыть всю ту нежность, страсть и любовь, какие она вкусила с ним за время, что была его женой. Невенчанной женой, «норманнской шлюхой», как величала ее высокородная родня.
Однако пока она была под защитой Ролло, ее мало заботило мнение титулованных родственников-франков: Эмма была окружена почестями, как настоящая королева, избалована любовью Ролло, обласкана вниманием и уважением его друзей. Как же вышло, что она осталась совсем одна? Да, она была слишком беспечна и своенравна, не ценила то, что имела. Она оказалась дурной женой – строптивой, капризной, ревнивой. Они с Ролло часто ссорились, но она никогда не думала, что ее место когда-нибудь может быть занято другой. И вот сейчас он с той, другой, с ее кузиной – Гизеллой Каролинг.
Эмма отчетливо вспомнила, будто вдруг даже почувствовала, ласковые руки Ролло, услышала его мальчишеский смех, взглянула в серые нежные глаза, ощутила мягкие губы. Боже! И все это принадлежит другой! У них наверняка совсем иные ночи, вовсе не те, что приходится переносить ей. «Привыкай, – приказала она себе. – Привыкай, что это надолго. До тех пор, пока ты с Ренье. Ренье, которому ты сама сказала „да“, чтобы не опуститься ниже Ролло, чтобы нанести ему ответный удар».
Вот в чем корень зла!.. Все их отношения основывались на том, что они, беззаветно любя друг друга, стремились ни в чем не уступать один другому. Так было с самого начала, когда он сделал ее своей пленницей, а она задалась целью бежать, до того мгновения, как Ролло приревновал ее к скальду Серебряному Плащу и в отместку изменил ей с Лив.
А дальше опять ее гордость не позволила сдаться: решив наказать Ролло, она поддалась на уговоры своего дядюшки герцога Роберта, который обманул ее, а ее викинг, не простив предательства, женился на Гизелле Каролинг. Ролло хотел унизить ее, лишил сына, оскорбил, выгнал из города. И тогда Эмма дала согласие на брак с герцогом Лотарингии Ренье Длинной Шеей. Почему же ни один из них ни разу не пошел навстречу другому, не сказал простое слово «прости»? И они расстались. Навсегда.
Эмма вновь и вновь заставляла себя не думать об ушедшем, но помимо воли воспоминания о пламенном, полном страсти и нежности счастье нахлынули на нее, и она невольно застонала.
Ренье пошевелился, и Эмма замерла. Нет, она теперь не имеет права даже вспоминать. Закусив рукав рубашки, сдерживаясь, чтобы вновь не выдать себя, чтобы не закричать, не взвыть, будто волчица, от тоски, огнем раздиравшей грудь, она лежала не шевелясь. «Господи, – просила она милости, – скорее б наступил новый день». Ведь с ним придут заботы, и она вновь, из последних сил, будет держаться невозмутимо, вновь станет Птичкой, беззаботной и веселой, как прозвали ее в детстве, как привыкли все называть ее в Нормандии… Только петь она больше никогда не будет…
Дождь был мелкий, моросящий. Уже смеркалось, когда большой обоз, выехав из леса, стал спускаться к реке. Лошади оскальзывались на мокрых камнях дороги, как на глине. Один из верховых отделился от остальных и направился к взбесившейся от дождя и мокрого снега реке. Там, где должен быть мелкий брод, сейчас ревел, бурля, могучий поток. Ехать дальше, пока не cпадет вода, становилось просто опасно. Верховой повернул коня и подъехал к возглавлявшему отряд всаднику в дорогих мехах.
– Мы не сможем перебраться на тот берег, господин. – Говоря, он стряхивал капли влаги с длинных усов. Его худое смуглое мужественное лицо было бы даже красивым, если бы не кривой рубец шрама, из-за которого его прозвали Меченым. – Мой герцог, думаю, нам не добраться сегодня до Реймса и заночевать придется там, – и он хлыстом указал в сторону темных строений у обочины. – Скорее всего это обычный постоялый двор. Там мы добудем огонь и крышу на эту ночь и…
– Помолчи, Эврар! – прервал его тот, кого назвали герцогом. Он был немолод, войлочный капюшон обрамлял его худое лицо с резкими морщинами от крыльев носа и властным выражением плотно сжатого тонкогубого рта.
– Мессир Ренье, мы должны сделать остановку, – упрямо повторил мелит[1]. – Лошади утомлены, да и люди тоже. Мы ведь идем без остановок от самого Компьена, и, видимо, нам не судьба найти достойное пристанище. Надо сделать остановку. Подумайте о вашей жене.
– То-то, смотрю, ты волнуешься о герцогине Эмме поболее меня! – сухо заметил герцог, но все же оглянулся туда, где в хвосте кавалькады виднелся красный суконный возок.
Герцог женился всего несколько дней назад. Ему было почти пятьдесят, его жене – двадцать. До этого она была невенчанной женой правителя Нормандии герцога Роллона, который отказался от нее после того, как король Карл Простоватый предложил ему руку своей дочери принцессы Гизеллы. Эмма же была нужна Ренье, герцогу Лотарингии, как дочь покойного короля Эда, племянница самого могущественного