олько самых красивых девочек из благородных семей и этот факт ей, родившейся в очень простой семье, несомненно, льстил.
Нельзя сказать, что Кун Те чем-то сильно выделялась среди своих сверстников. Учёба, работа с малых лет, храм, семья и избалованность постоянным вниманием каких-то вечно сочувствовавших волонтеров. Пожалуй, можно отметить только совершенно искреннюю тягу к английскому и французскому языкам, которые она пыталась (но довольно безуспешно) выучить. Она недавно закончила школу и мечтала поступить в университет, но пока вся её повседневная жизнь крутилась вокруг толп приезжающих поглазеть на Ангкор Ват туристов. Как и большинство сиемрипских семей, её семья занималась «туристическим бизнесом»: отец водил моторикшу и устраивал экскурсии по Ангкору и окрестностям, а мать на рынке продавала заезжим иностранцам всякий ширпотреб с близлежащих заводов и «традиционную одежду из Камбоджи». Всякий раз, когда очередная немецкая бабушка покупала себе мешковатые штаны, Кун Те искренне недоумевала – в самом деле, кто в здравом уме будет эту дрянь носить? Все вокруг, как и сама она, ходили в обычной современной одежде из какого-то азиатского масс-маркета. «Ну, – думала она, – как говорится, любой каприз за ваши деньги».
А деньги туристы приносили немаленькие. И хотя её жизнь в Сием Рипе была достаточно безбедной даже по нескромным западным меркам, она всё-таки мечтала накопить денег и уехать учиться в соседний Таиланд или Малайзию. Когда-то, когда Кун Те ещё училась в школе, какая-то тайско-европейская волонтерская организация устроила всему её классу экскурсию в Бангкок, и этот город, со всеми его небоскребами, дворцами и совершенно космической штукой – метрополитеном, навсегда пленил сердце маленькой девочки. Про Малайзию она знала только по рассказам и фотографиям в интернете. Ей очень хотелось побывать в этой, как казалось, нереальной стране и она даже нашла там несколько образовательных программ, но, увы, в Малайзии живут мусульмане, а её родители всегда ей говорили, что мусульмане – плохие люди. Утверждение это ей казалось спорным – в самом деле, разве могут плохие люди такие небоскрёбы отгрохать? – но проверять эти слова Кун Те совсем не хотела, да и идти против семьи – позор неимоверный.
Жизнь текла размеренно. Практически всё своё свободное время Кун Те проводила вполне обычно: слушала музыку, смотрела телевизор, изредка читала и ещё реже – училась, но чаще всего просто пялилась в экран телефона, листая модные тайские инстаграммы и переписываясь с подружками в каком-то местом аналоге Фейсбука. Однако нельзя сказать, что она была лентяйкой и всё время бездельничала. Родители не бывали дома целыми днями, поэтому почти все домашние заботы ложились на её плечи: то убери, то постирай, то приготовь обед. Отец обычно вставал рано и с первыми лучами солнца уезжал за очередной группой туристов – они почему-то все любят ездить в Ангкор-Ват на рассвете или на закате. Красиво, спору нет, но никто из местных этого фанатичного увлечения старинными развалинами не понимал. Кун Те любила слушать истории про туристов, поэтому всегда дожидалась, когда отец приедет на обед и расскажет, кого он сегодня возил. Зная эту дочкину слабость, он исправно рассказывал о каждом новом своём пассажире.
– Приехал сегодня утром в отель за этими вчерашними, – говорил он за супом, – а они какие-то прям дикие оказались. Три девчонки и парень с ними, в кепке такой сидел. Он-то молчал почти всю дорогу, а эти вообще сумасшедшие. Орут, хохочут. Думают, не понимаю ничего, пытаются каким-то словам научить. Говорят, из России приехали. Это так теперь Советский Союз называется.
– Ааааа, это те, которые с Пол Потом дружили. Коммунисты.
– Никто с ним не дружил! – возмущённо вздохнул отец, – Да, сначала вроде поддерживали, делегации сюда всякие присылали, но потом поняли, что он и все эти «Красные Кхмеры» сумасшедшие совсем. Но это неважно теперь. Ни его, не коммунистов больше нет.
– Это да. Ты хорошо все эти штуки знаешь, это уже все поняли. А я вот только слышала, что это страна, где полгода идёт снег, – Кун Те мечтательно закатила глаза и даже поёжилась. Естественно, она никогда не видела снега, но знала, что это что-то очень холодное, практически мягкий лёд. – Они, наверное, были белые-белые?
– Ага. Хотя я и белее видел. Язык у них смешной, сейчас… – отец задумчиво уставился в тарелку, пытаясь вспомнить слово. Потом взял стакан, отпил воды и, прочистив глотку, выдал:
– П-и-и-и-с-и-а. Ох, других я что-то и не помню уже.
– А что оно означает?
– Да кто его знает. Похоже на имя одного моего знакомого – Писсета.
Пообедав, отец обычно либо ездил по городу в поисках новых клиентов, либо снова ехал в отель и вез своих туристов куда-нибудь в город.
У матери день проходил примерно по той же схеме. Сначала она шла на утреннюю молитву в ближайший храм, совершала все необходимые подношения Будде, покупала продукты домой, а затем ехала на рынок и начинала потихоньку готовить к открытию свою палатку. Раньше 16 часов открываться смысла не было, поэтому она в основном сидела там, что-то мастерила или поправляла, проверяла, не нужно ли ехать на завод за новой партией товаров или просто трепалась со своими подругами-торговками. Вечером же всё