0-3972-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящение
Здесь должна быть благодарность маме, папе, сестре, кошке – не стану.
Тут всё иначе. И имена другие. Кадр один. Дубль один. Снимаем.
Светлана Степановна. Спасибо, что были со мной в тот период жизни, когда другие люди от меня отвернулись. За постоянно тёплый чай и просто хорошее настроение.
Илона Анатольевна. Спасибо за способность увидеть во мне рассудительного человека. Per aspera ad astra.1
Марина Фёдоровна. Спасибо за дыхание жизни. Оно до сих пор во мне. И живо. А это главное, пожалуй.
Ты. Ты единственный человек в моей жизни, который никогда и ничего не обещал. Просто был. И есть. До сих пор и навсегда в моём сердце.
P.S. Спасибо тем, кто ценит меня или считает интересным собеседником.
P.S.S. Reprenons depuis le début.
Глава №1
Границы ключ переломлен пополам,
А наш батюшка Ленин совсем усоп,
Он разложился на плесень и на липовый мёд,
А перестройка все идёт и идёт по плану,
И вся грязь превратилась в голый лёд
И всё идёт по плану.
Егор Летов (гр. Гражданская оборона)
Новое поколение. Поколение Некст. Рождённые от страха, что аборт – это грех. Каждый со своими судьбами. Потерянные, брошенные, забытые, ничем не выдающиеся, а также способные разрушить всё одним лишь словом. Вначале было же слово, да?
Мы давно поставили флешбэк собственному сознанию. Молимся подряд всем богам или не верим во всё, кроме самоубийства Курта Кобейна. Читаем Брэдбери и не верим в реализм Паланика, или читаем Паланика и молимся Воннегуту по вечерам. Поколение, пускающее по венам тяжелый рок или наркотики. Режущее вены от боли и заглатывающее таблетки, чтобы не просыпаться от той реальности, что родила и поглощает в себя. Причём одновременно. То поколение, что погрязло в великой депрессии. Пьющее водку как воду и плачущее над тем, как умирает тот, кто был всегда вместе. И далеко не всегда идёт речь о смерти физической.
Каждый писатель, описывающий что-либо, пытается показать красоту своей жизни. Например, то, как распускается первый цветок на сакуре или чем вызван ранний прилёт птиц из тёплых стран. Откровенно говоря, переизбыток лучезарного стирает границы настоящего мира. Ни один из писателей не опишет эстетику ужасного. Даже постмодернисты занимаются перекрытием таких вещей. Например, окурок на окне обязательно будет выкурен дорогой шлюхой из элитного клуба. Или страдальцем, что не может понять, какую цель он ищет в этом оплёванном и гадком мире. Никто не опишет настоящее. Это коробка с двойным дном. Ведь описав истину, мы станем её же рабом. А описав иллюзию – лжецом. Что ж, выбор за вами, какой вариант ближе.
…Прошло достаточно времени с последнего дня икс. Уже не пели птицы, а людей не замечалось на улице. Почти. Если кто-то шёл по улице «эн» час назад, то хорошо. Полчаса – ещё лучше. Только для кого? Для идущего? Для улицы? Или просто хорошо? Неизвестно. Не играла музыка. Изредка проносился голос Виктора Цоя, Егора Летова, Бориса Гребенщикова, Янки Дягилевой или Саши Башлачёва из колонок случайных прохожих. Но за это наказывали и очень сильно. Привилегиями пользовались местные блаженные. На них попросту закрывали глаза. Порой к ним бегали жители этого городка, в надежде послушать что-то, помогающее пережить безумие. Лишь только дождь отбивал свой ритм. Какой-то своеобразный. Он напоминал душераздирающий крик неродившегося ребенка. Новых детей тут не было. Причем крайне давно. Ни младенцев, ни подростков. Однако если женщина узнавала, что беременная, то шла в любом случае рожать. Ведь аборты и даже презервативы запрещались на государственном уровне. Но такое стечение обстоятельств, откровенно говоря, считалось редкостью. Как и появление солнца. Некий смысл во всей этой бессмыслице. Глупо? Возможно. Но это и есть голая правда. Без метафор и вуали. Имевшая горький вкус. А в чем-то тусклый. Словно пепел. Или горелые гренки. На любой улице здесь скапливалось много мусора. Люди уже по инерции бросали его на асфальт. Никого не волновал запах. Будто так и должно быть. От постоянных дождей «аромат» разносился ещё на несколько кварталов вперёд. Дворники не справлялись со всем мусором, который был везде. Порой казалось, если бы полило сильнее, то люди смешались со всеми помоями, имеющимися на улице.
Таким же запретом, как и музыка, были книги. Люди не читали. Всё необходимое передавалось по телевизору или большому экрану, что стоял на главной площади. Даже имелись специальные проверки. Раз в месяц инспектора ходили по домам и проверяли наличие книг. Если у кого-то их находили, то такие граждане отправлялись в концлагерь, где им вкалывали лекарства и вели лекции о вреде чтения. Такое «лечение» проходило девяносто дней. Если пациент после этого успокаивался, то его восстанавливали на работе. Имело место быть и иное.