улём мой дед. Он в солнцезащитных очках. Он не отводит взгляда от дороги. Он тоже смотрит в окно, только он смотрит потому, что так надо. Если он не будет смотреть в него, мы попадём в аварию. Возможно, погибнем. А я смотрю, потому что мне некуда больше смотреть. Справа от деда сидит дядя Рустам. Толстый. Жирные губы в ужасной, блестящей, словно оливковое масло, ухмылке. Я ни разу не видел, чтобы он просто улыбался. Он всегда именно ухмылялся. Ведь он лучший. Он знает, как надо. Он живёт лучше всех на свете и пытается всех научить жить лучше всех. Я его ненавижу. Он издевается надо мной, а я не могу дать ему отпор. В эти моменты я умоляюще смотрю на своего отца. А он, худой, тощий, с уставшим взглядом и в очках… Не для того, чтобы защититься от солнца, а чтобы лучше видеть. Но он тоже не может дать отпор моему дяде. И за это я ненавижу его. Если я хочу словесно ответить дяде, то отец меня затыкает. А если Рустам оскорбляет отца, то отец затыкает сам себя. Странно. И вот сейчас. Мы едем. По прямой дороге в потоке, подобных нашему «duster», машин. И я смотрю в окно. Слушаю речь дяди о том, как убого водит машину мой дед, и что если бы за руль посадили дядю, у которого права, кстати, отобрали за превышение скорости, то мы бы были на месте. Месте. Место. Когда кто-то произносит это слово, у меня в голове возникает вид сиденья в театре или кино. А сейчас возник красивый пейзаж. Закат солнца, тихая река, большие камыши, и я в желанном одиночестве закидываю удочку, чтобы сделать одну из рыбок одинокой. На самом деле, мне плевать на рыб. Мне нравится красота тех мест, где люди обычно их ловят. И возможно, я смотрю в окно из-за желания увидеть наконец-то конец современности, цивилизации и насладиться множеством деревьев. Больших, зелёных деревьев. Мы резко затормозили. Из-за болтающего под руку дяди, дедушка пропустил нужный нам поворот. В нашей области длинные, красивые дороги. Но не идеальные. Нам придётся либо ехать до конца, а после повернуть в противоположную сторону и тогда оказаться на нужной тропе, либо проехать на следующую. Как бы прискорбно это ни звучало в моей голове, но дядя был прав. Ехали мы слишком медленно, посему решили свернуть на следующем повороте, заодно посмотреть, какое оно – это незнакомое место. Мы повернули и теперь едем по обычной тропинке, за несколько лет проложенной и людьми и автомобилями. Места эти мне не знакомы, путникам моим тоже. Поэтому теперь я с интересом смотрю в окно. Мне нов каждый куст. Каждый листик. Я разглядываю их. И думаю, какая у них история. Ведь история есть у всего. Даже у одного из тысячи листиков на огромном кусте. История. Мне нравится эта наука, но мне кажется, что определение её неправильно. Учитель говорил мне, что история началась с появления человека. Но он имел в виду самого первого на земле человека. А я считаю, что история существует, пока существуешь ты. То есть я. Вот я умру и история перестанет существовать. Как и всё вокруг. И этот листик. В заднее окно, словно град начали биться оводы. Это такие насекомые, летающие. Я бы сказал, что это просто кусающиеся мухи. Они громадные. Я их боюсь. Я их сильно боюсь.
«Закрой окно, дед», – говорю я, плотно прикрыв своё. Но в ответ мне тишина. От деда. Зато дядя Рустам откликнулся:
– Ахахаха, Тарас, ты боишься насекомых? Трус. Ахаха. – и с этими словами он начал открывать своё окно шире.
– Что вы делаете!? Вы же запустите их внутрь!
– Смотри страху в лицо, Тарас. Смотри и бойся его. Ахаха. Трус.
Я хочу ударить его. Убить. Я хочу, чтобы его самый -самый -самый -самый -самый страшный кошмар появился прямо сейчас. Тут. И посмотрел ему в лицо. Мысли очень быстры. Многие уверены, что это самая быстрое из всего возможного. Мне плевать. Но я успеваю подумать столь о многом, пока один овод только подлетел к дядиному окну. Настоящий трус – человек, который издевается над страхом другого человека. Тот, кто заставляет бояться слабого, а ещё хуже – ребёнка. Мой дядя трус. Он трус. Овод залетел. Я закрываю глаза. И слышу щелчок. Дед закрыл все окна. Одинокий овод, жужжа летает по машине. Не знаю, что он ищет в этот момент. Но мне кажется одиночество настолько слабым, что я действительно перестаю бояться его. Окно больше не приковывает моего внимания, и я смотрю. Нет. Я наблюдаю за одиноким оводом. Мне кажется, что он напуган. Он боится нас четверых также, как я боялся роя оводов. Мы с ним похожи. Он также метается подальше от моего дяди и отца и бьётся в окно. За окном свобода. Он вылетит и полетит, куда захочет. Куда захочет. Куда угодно. В любую часть этих красивых просторов природы. Жаль, что у меня нет крыльев. Вообще. Жаль, что я не насекомое. Или не собака. Мне кажется, что когда ты не понимаешь, что ты жив, ты перестаёшь думать о том, что жизнь закончится. Это парадокс. Живя, ты думаешь, что умрёшь. В любую секунду. А овод этого не понимает. Он сможет улететь и сесть на листик. И он не будет думать, что зря теряет своё время. Потому что он не знает, что такое время. Не знает, что его жизнь состоит из времени. Кажется, овод уже понемногу осмелел и сел на лобовое окно. Прямо напротив моего дяди. Знаете. Я так привязался к нему. К оводу. Я посчитал его своим другом. И вот, я вижу, как толстый, блестящий от жира и пота палец моего дяди Рустама сгибается в форму буквы О и приближается к оводу. В этот момент я хочу закричать, чтобы овод улетал, чтобы он спасался. Внутри меня просто истошно орёт моё сердце. Увы. Сердце и мысль быстрее моего тела. Ещё один щелчок. В отличие от предыдущего этот