дней до ее начала, состоялись выпуски во всех училищах всех родов войск наших вооруженных сил, в том числе и танковых училищ: Орловского, Ульяновского и Саратовского. Получив звание лейтенанта и два небольших кубаря в петлицы – хотел я того или не хотел, – вновь попал в учебное заведение. Меня направили в Минское Краснознаменное танковое училище, где я получил взвод курсантов. Изначально училище было пехотным, но в апреле месяце наше правительство решило преобразовать его в танковое. Набрали новый контингент – молодых курсантов. Всем остальным, кто отучился по программе двухлетнего обучения на пехотных командиров, добавили еще один год обучения. Преподавателей набирали с других училищ и, конечно, брали с центрального аппарата и из военских частей. У нас даже преподавал инженер-капитан, который прошел Испанскую войну. Очень опытный человек. Готовил курсантов с позиций приобретенного боевого опыта. Он мог поделиться навыками организации боя и опытом эксплуатации танков в боевых условиях. Нам, честно говоря, просто повезло на этого человека – легче было осваивать технику. Однако в училище все только обустраивалось, еще не была по-настоящему развернута материальная база и не был спланирован учебный процесс. В общем, как всегда, когда идет перестройка. В такую принципиально новую я попал среду, и с этого началась моя настоящая служба в Рабоче-крестьянской Красной армии. Из одного училища попасть в другое – это меня не особенно обрадовало. Ведь основная масса моих однокурсников, молодых танкистов, попала прямиком в войска. Но мои переживания оказались напрасны – война уже стояла на пороге…
22 июня 1941 года я находился в учебных лагерях под Минском в должности командира взвода. Мы стояли невдалеке от Минска, километров за двадцать, в так называемых Козыревских лагерях. В воскресенье 22-го числа я заступил дежурным по курсантскому батальону (в училище числилось три батальона). Учебный лагерь, палатки… Вечером в субботу все построились, прошла поверка, мы улеглись спать. Все вроде бы нормально – и вдруг с неба посыпались бомбы. На рассвете, примерно в 5.30 утра, фашистская авиация начала бомбить Минск. Вообще у нас сложилось впечатление, что это была не целенаправленная бомбежка, а случайная. Не такой уж мы были важный объект для нанесения первого удара, скорее всего, кто-то из немцев не выполнил свое задание, а может быть, наши истребители их загнали, и летчикам пришлось сбросить бомбы абы как. По сути дела, мы и потерь-то больших не понесли. Но внезапность этого удара и наша неподготовленность добавили неразберихи. Сначала пошли слухи, что это случайно сбросили бомбы наши самолеты. Но потом разобрались, вернулось начальство из Минска, которое перед этим отбыло в семьи на воскресенье, и все понемножку встало на свои места.
Немцы быстро наступали, часто по 50–60 километров в день, и уже на четвертые сутки, по сути дела, подошли к Минску. Сначала было приняли решение бросить наше училище вместе с войсками на оборону Минска. Приказали сформировать небольшую группу из учебных танков нашего училища и бросили их на защиту города. А танкистов мало, да и танки учебные. Командовать группой назначили капитана Бархударова. Восемь или десять танков, сейчас я уже точно не помню. Все это сформировали прямо на ходу за пару часов: собрали учебные танки из тех, что на ходу, кое-как укомплектовали экипажами, выдали по несколько снарядов на танк… В некоторых экипажах не было даже заряжающего.
Эту группу выдвинули вечером 23-го числа на Барановическом направлении. Где-то на опушке леса встали. Впереди ручеек небольшой, мостик… Мы даже не зарывались – просто стояли на опушке. В бою еще никто не бывал, радиосвязи нет. Капитан расставил танки, поставил каждому незамысловатую задачу – сектор наблюдения обстрела: «Тебе туда, тебе сюда, тебе туда, сюда…»
Стоим, ждем. Через несколько часов появляется группа на мотоциклах с колясками – и проскочила. Никто даже не успел выстрела по ним не сделать. Потом новая группа. На этот раз три или четыре легких танка. Эти остановились…
Какой самый большой недостаток в подготовке я вынес из училища – мы не готовились против настоящего врага, стреляли только по мишеням. И ни разу не стреляли по объемному танку. Уже потом, на фронте, когда я командовал батальоном, как только с пополнением приходили молодые танкисты – сразу ставил им какой-нибудь обгоревший немецкий танк. Вытянем его на тягаче… Никаких полигонов, учил по настоящему танку: с ходу, с места, с борта и даже с кормы – иначе было нельзя. Но этот опыт пришел потом…
А тогда в Белоруссии я рассматривал своего первого врага. Танк четко просматривался в оптику. До цели было порядка четыреста-пятьсот метров, не больше. И возникла у меня дурацкая мысль, что там же люди! Может быть, другие и по-другому думают, но люди. Они встали перед мостком через ручей, желая, видимо, что-то посмотреть. Один танкист выбрался из танка… Еще не было уверенности, хотелось убедиться – может быть, это наши. Но когда довел прицел на танк, увидел черную форму и черный крест с проблесками белого на «окраинках», мне стало ясно. Это враг. Но я ж никогда не стрелял в настоящего врага. Это мой первый выстрел. Кручу колесики наводки, а руки трясутся… Электромеханизмов тогда не было, наводили руками. И вдруг я слышу – механик-водитель… я даже имени его не знал. Он был старше меня. Механиков-водителей в учебной части, которым было