дости он отличался чрезвычайной живостью и приобрел широкую известность как руководитель общественных собраний Патнемюйрской коллегии. Не только в деревне, но и в ближайшем городе и в провинции он считался выдающимся человеком. Как начитанный и умный человек он вошел в контакт с радикально настроенными ткачами Данфермлина, которые организовали в Патнемюйре собрания, называемые «Коллегией». Эндрю называли там «профессором».
Когда я однажды после четырнадцатилетнего отсутствия вернулся в Данфермлин, со мной заговорил один сгорбленный старик, услышавший, что я внук «профессора», как величали моего деда его знакомые. Старик этот, с трудом передвигая изуродованные подагрой ноги, хромая, прошел через комнату ко мне и, положив мне на голову дрожащую руку, сказал:
– Так вы внук Эндрю Карнеги? Да, мой милый друг, я еще помню те времена, когда мы с вашим дедушкой сводили с ума своими глупыми проказами самых благоразумных людей!
Другой рассказал мне, между прочим, следующий анекдот, касающийся моего деда. Однажды, в ночь под Новый год, одна старушка в деревне, большая оригиналка, была напугана тем, что вдруг увидела в окне какую-то замаскированную голову. Однако она быстро овладела собой и, присмотревшись, воскликнула:
– Ах! Это, наверное, сумасбродный Эндрю Карнеги!..
И она угадала. Мой дед, несмотря на свои семьдесят пять лет, мог выкидывать такие же штуки, как самая веселая молодежь. Он надел маску на голову только для того, чтобы подшутить над своей старой приятельницей и попугать ее.
Мне кажется, я унаследовал от моего чудесного, вечно веселого деда, имя которого ношу с гордостью, и неизменный оптимизм, и способность отгонять от себя все заботы и мрачные мысли, и жизнерадостность. Я умею «превращать своих уток в лебедей», как говорили про меня друзья. Думаю, в жизни такая бодрость духа имеет даже большее значение, чем богатство. Пусть молодежь знает, что это свойство можно воспитать в себе и что душа, как и тело, должна купаться в солнечных лучах. Прогоняйте печальные мысли, если они у вас есть и если они не вызваны упреками совести и сознанием своей неправоты. Помните великое жизненное правило, завещанное нам Бёрнсом: «Бойся только суда своей совести». Я с самой ранней молодости руководствовался этим правилом, и оно принесло мне больше пользы, чем все проповеди, какие только приходилось в жизни слушать, – а их было немало! Во всяком случае, я должен сознаться, что в более зрелые годы приобрел некоторое сходство с моим другом Байли Уокером. Однажды врач, лечивший его, спросил, как он спит. Он отвечал, что сон у него плохой и у него часто бывает бессонница. «Но, – прибавил он, весело подмигнув, – я иногда хорошо высыпаюсь в церкви!».
Мой дед с материнской стороны Томас Моррисон был еще более замечательным человеком. Он был другом Уильяма Коббетта, известного английского публициста, издававшего в Лондоне с 1802 года оппозиционную и радикальную газету «The Weekly Political Register», стяжавшую своему издателю большую популярность. Дед был сотрудником этой газеты и состоял в постоянной переписке с ее издателем. До сих пор еще старики в Данфермлине вспоминают о моем деде Моррисоне как о лучшем ораторе и способнейшем человеке, какого они только знали. Он был издателем первой радикальной газеты в Шотландии, которая была, так сказать, уменьшенным изданием газеты Коббетта. Я читал некоторые его писания и ввиду того огромного значения, которое в настоящее время придается ремесленному образованию, считаю особенно замечательной брошюру, изданную им лет семьдесят назад, в которой он горячо защищает ремесленное обучение и заканчивает следующими словами: «Я благодарю Бога, что учился шить и чинить башмаки в своей молодости». Коббетт напечатал ее в своей газете в 1833 году, снабдив следующим редакционным примечанием: «Наилучшее исследование этого вопроса, которое когда-либо имело место в нашей газете, принадлежит перу нашего высокоуважаемого друга и корреспондента в Шотландии Томаса Моррисона»… Таким образом, я, должно быть, унаследовал склонность к писательству с двух сторон – со стороны матери и со стороны отца.
Мой дед Моррисон был прирожденный оратор, ревностный политик и вождь крайне левого крыла радикальной партии в своем округе. Впоследствии такое же положение занял там его сын, мой дядя Байли Моррисон. Не раз меня посещали в Америке шотландцы, желавшие пожать руку внуку Томаса Моррисона. Директор железнодорожной компании «Кливиленд и Питтсбург» мистер Фармер сказал мне однажды: «Всеми своими знаниями я обязан влиянию вашего деда». А Эбенезер Гендерсон, автор прекрасно написанной истории Данфермлина, заявил, что успехом в жизни он всецело обязан тому счастливому обстоятельству, что еще мальчиком поступил на службу к моему деду.
Я много слышал лестных отзывов в своей жизни, но никогда ни одна похвала не доставляла мне такого удовольствия, как слова сотрудника одной газеты, издающейся в Глазго. Он слышал в Америке мою речь о гомруле и в своем отчете упомянул, что в Шотландии очень много говорят обо мне и моей семье и в особенности о моем деде, Томасе Моррисоне. «Каково же было мое удивление, – прибавляет он, – когда я увидел на ораторской трибуне живой портрет Томаса Моррисона! Так велико было сходство с ним его внука во всех отношениях».
Мое замечательное сходство с дедом не