ижайшие время вся моя жизнь будет сосредоточена в внутри меня, точнее, внутри черепной коробки. Бояться глупо. Да и поздно, чего уж там. Что я испытываю по этому поводу? Глубокое удовлетворение, как ни странно. Женщина, упавшая лицом на стол, похоже, разбила себе нос – на дереве образовалась небольшая лужица. Она не увеличивается в размерах, значит, все в порядке. Она была красивой, это правда. Испорченной, несчастной, но красивой. Мне интересно, как она выглядит сейчас, но я не могу этого знать. Наверное, не стоило… Хотя, обо всем по порядку.
Она должна быть у каждого человека – любовь всей жизни. И совершенно не важно, кто или что это будет. Для кого-то это женщина, для кого-то – мужчина. Кто-то зациклен на детях. Некоторые любят собак, кошек, лошадей, мангустов. Я знаю одну старуху, которая живет с четырьмя хорьками и при этом вполне счастлива. Кто-то влюблен в свою коллекцию марок. Кто-то – в ежедневные выговоры от шефа. Во время обеденного перерыва он, конечно, отзывается о нем не лучшим образом, но делает он это только для того, чтобы коллеги не узнали о его чувствах. У всех она есть, любовь. Но что делать, если ее нет? Ни погладить ее, ни обнять, засыпая, ни полюбоваться ей. Вообще ничего.
Меня не били в детстве, родители были очень милыми. У нас был большой дом, земля, море нежности и собака. Большой лохматый бобтейл. Я часто пытаюсь вспомнить, когда впервые испытал приступ бесчувствия, но не могу сделать этого. Все происходило постепенно, незаметно. Сначала перестали радовать обычные вещи, но тогда никто не обратил на это внимания. Это ведь нормально, когда ребенку надоедает играть со старыми игрушками. Не радуют новые? Вырос, наверное. Перестал обращать внимание на друзей и родственников? Переходный возраст. Но как долго он может длиться? В конце концов, моя мизантропия стала заметна всем без исключения, и близкие пришли к неутешительному для себя выводу, что дело не в сложном характере или внутреннем конфликте. Просто они решили, что как человек я – говно. Я не стал с ними спорить. Мне было все равно. Хотя, если разобраться, я никогда не был человеконенавистником. Нет-нет, вообще не был. Это сложно объяснить, даже самому себе.
Представьте себе мрачного типа, который вечно чем-то недоволен, будто он прищемил себе яйца ширинкой, но почему-то ленится ее поправить. Это я. Был, во всяком случае. Поэтому нет ничего удивительного в том, что к своим сорока я не обзавелся ни семьей, ни верными друзьями, ни даже хоть сколько-нибудь близкими приятелями. Зато у меня есть группа. Это важно. Да, группа таких же недоразвитых особей, с которыми мы собираемся два раза в неделю – во вторник и пятницу – и делимся своими мыслями по поводу мира вокруг нас и мирка внутри. Я вышел на них совершенно случайно, когда копался в сети на сайтах суицидников. У меня и в мыслях не было кончать жизнь самоубийством, просто стало интересно, чем и зачем живут эти люди. Создав и развив собственную легенду, я совершенно неожиданно для себя обнаружил целое сообщество человеческих особей, которые, не меняя своего статуса инкогнито, периодически собирались для того чтобы почтить умерших товарищей и отговорить живых от преждевременного шага в вечность. Конечно, на встречи могли попасть не все – только проверенные. Так что мне пришлось потратить больше года для того, чтобы меня стали воспринимать как своего. Но это стоило того. Встречи стали для меня чем-то вроде громоотвода. Молодые, пожилые, мужчины, женщины, успешные, неудачники по жизни, трезвенники и законченные наркоманы, умники и неучи – наша теплая компания была прекрасным примером того, что проблемы есть у каждого, и что ни богатство, ни социальный статус, ни наличие или отсутствие семьи не является тем презервативом, который был бы способен защитить своего хозяина от внутренней пустоты. Пару раз мне даже приходило в голову, что я мог бы написать неплохую статью на эту тему, однако до такого, конечно, дело не дошло. Если бы подобное произошло, то группа распалась бы, и все ее члены попали бы под подозрение. На это я пойти не мог.
– Как ты сегодня, Имир?
Ведущий обратился ко мне совершенно неожиданно, и я не сразу очнулся от своих мыслей. Нет, Имир – не мое имя. Всего лишь псевдоним. Или ник – это кому как нравится. Я понимаю, что это ребячество, но что делать? В группе существуют определенные правила, и проще соблюдать их, чем пытаться что-то изменить. Поэтому я в свое время стал Имиром, скандинавским человекоподобным существом, из тела которого был создан весь наш мир. По крайней мере, в это верили древние викинги.
– Как ты сегодня, Имир?
– Хорошо, Ра. На удивление хорошо.
Ра – полный лысеющий мужчина средних лет. В желтой прессе я читал о том, что толстяки меньше подвержены суицидальным наклонностям, чем их костлявые коллеги по жизни. Возможно, это так, я не знаю. Если это так, то наш председатель – исключение. Его пухлые руки покрыты многочисленными шрамами, которые остались после неудачных попыток покончить с собой. По его словам, таких попыток было, по меньшей мере, десять, и каждый раз его спасали. Признаться, мне сложно поверить в такое. Если человек хочет покинуть этот мир, и если он не совершенный идиот, то рано или поздно должен понять, что резать вены нужно там, где его никто не найдет. А если ты делаешь это в собственной ванной, когда снаружи обедают твои родственники, то, скорее всего, просто хочешь привлечь