ак только наладится погода, и вот мы складываем вещи в кузов видавшего виды пикапа с побитыми, как у старой рыбацкой лодки, боками: большой пляжный зонт, ведра для песка и воды, лопатки и шпатели, стеклышки, пластмассовые и деревянные рейки, рассортированные по размеру камни, кусочки кварца, отшлифованные океаном осколки цветных стекол, раковины моллюсков, флажки и гербы, вырезанные из клеенки, самодельный трафарет, дощечки и краски.
На то чтобы собрать и рассортировать все это, у нас было почти две недели: лето выдалось дождливым. И я, и Макс надели рубашки из фланели, которые недавно нашли на чердаке: на днях я влез туда поискать кисти и грунтовку, и Макс, конечно, увязался за мной – совать свой любопытный нос во все дальние углы запыленного, пропахшего старой соломой чердака.
Так мы и нашли коробку, подписанную раскосым женским почерком. Конечно, надпись было не разобрать: буквы стерлись, а сама коробка разломилась, как яичная скорлупа, когда мы попытались ее поднять.
В ней оказался сверток, пересыпанный тальком и сухими травами, и несколько хранивших слабый запах бутонов дикой розы.
В свертке лежали несколько рубашек, сшитых, по-видимому, вручную. Расцветки были простые, но нам нравились оттенки, к тому же, две рубашки отлично подходили нам обоим по размеру, пришлось лишь немного подкатать рукава.
На мне был джинсовый комбинезон, протертый в коленях, в пятнах краски, олифы и еще бог знает чего. В таком же состоянии были джинсы Макса, к тому же за последний год он сильно прибавил в росте, и теперь они едва прикрывали середины икр.
В общем, выглядели мы здорово: прямо-таки фермеры, отец и сын, пересекая кукурузное поле угодившие во временную яму, и случайно перепрыгнувшие из одного столетия в другое.
И нас это вполне устраивало. Здесь мы могли себе это позволить и наслаждались такой свободой.
В маленькой деревне, отважные жители которой некогда промышляли продажей всяких диковин, добытых в океане или выброшенных из его недр, теперь почти никто не селился из-за штормов, бушевавших в демисезон, да и ближайший город, разрастаясь, затягивал в себя все вокруг. Большинство домиков стояли заброшенными, медленно срастающимися с землей.
В начале лета еще можно было заметить немногочисленных стариков-старожилов, заново перекрывающих крышу после очередной весенней бури. Трясясь на холмистой дороге, мы махали им из машины, направляясь к дому, на этом, как правило, наше общение с соседями заканчивалось.
Дом, лет пять назад доставшийся мне в наследство от дальнего бездетного родственника, был самым крайним в деревне. Он один стоял (точнее, лежал в ложбинке между двумя невысокими холмами) за большим оврагом.
Коммуникации сюда не дотягивались, но во дворе стоял когда-то по совести построенный колодец, вода в нем была чистая, как из родника, а для мини электроплиты, пары фонарей и ночника нам хватало небольшой солнечной панели.
Забором служили заросли кустарника и старые деревья на холмах. Большой лохматый Фрэд бессменно стерег наш сон, хотя лаять ему приходилось разве что на ежей и ящериц.
Я помню, что ребенком, будучи не старше, чем Макс сейчас, однажды прожил здесь неделю или две, пока родители были в отъезде. Помню добрые и проницательные глаза дядюшки, тогдашнего хозяина дома, прихожую, увешанную и уставленную сувенирами из раковин и жемчужин, которые он делал прямо здесь… Но больше не помню ничего. Как будто накатила штормовая волна и смыла кусочек памяти, как песочный замок вместе с …
Если я пытаюсь вспомнить, голова как будто лопается от шума и цветовых вспышек, и я предпочитаю забывать.
Когда я в первый раз ехал сюда, только вступив в наследство, чтобы привести в порядок дом и участок вокруг него (хотя формальных границ фактически не было, ближайшие соседи жили дальше, чем за километр), Макс (тогда он был гораздо младше, но не менее упрямым) упросил меня взять его с собой.
Мы собирались пробыть здесь около месяца, и, конечно, позвали с собой и Сару (тогда еще все мы жили вместе), но она раздраженно ответила: «Что можно делать в этой дыре?!»
Я сказал, что не стоит так резко судить о месте, в котором ты даже не был, и что если ей совсем уж не понравится, мы отвезем ее домой. Ее лицо исказилось странной гримасой, то ли озлобленности, то ли боли, и она, молча хлопнув дверью, вышла из дома.
Ее реакция меня расстроила, но не удивила: уже тогда это была далеко не первая наша ссора на ровном месте и всего каких-нибудь полгода спустя ее отчаянные попытки вписать не совсем нормального меня в свою «абсолютно нормальную» жизнь увенчались полным крахом, и мы расстались друзьями.
Так и получилось, что мы с Максом стали проводить здесь отпуск вдвоем.
Иногда я думаю, что мог бы жить здесь круглый год, если бы не штормы.
Не то чтобы я был из тех, кто, испугавшись, бежит в свою норку, едва заслышав участившееся дыхание стихии, или из тех, кто будет сокрушаться о том, что крышу их новенького гаража снесло ураганом. Вовсе нет: я готов подставлять свое тело под хлесткие удары взбесившейся соленой воды, готов захлебываться порывистым, рвущим