иду понимали, что денег ему давать нельзя. Но ему все еще везло.
Он запомнил тот день, особенно электричку, на которой он добирался до Химок – денег на бензин не было. Напротив сидела похожая на мужчину женщина в джинсовой куртке. На коленях ее стоял рюкзак защитного цвета, сбоку которого была притулена полупустая бутылка воды. Женщина как-то очень нежно, так, что ее некрасивое лицо становилось привлекательным, говорила с кем-то по телефону. Он почему-то подумал, что с другой женщиной.
Потом он доехал. Вышел на платформу и отправился, увязая в слякоти, вглубь города – у него была бумажка с нужным адресом. Сорвал ее где-то на Ленинградском вокзале. «Банк» был расположен в подвале пятиэтажки, на стене рядом был наклеен отпечатанный на принтере листок с красными буквами «Кредиты». Спустившись по щербатым ступенькам, он потянул железную дверь с надписью «не хлопать» и оказался в узком коридоре с трубами по бокам. Из-за грязно-желтого освещения он почувствовал, что попал в артхаусный фильм, название которого забыл. Помнил только этот мутный свет и коридоры. Пройдя метров десять, уперся во вторую дверь, в которой было выпилено маленькое прямоугольное окошко. Постучал. Спустя минуту, наверное, послышались шаги. Через окошко на него поглядел человек с одним глазом – на втором была повязка. Он вспомнил, что в рекламном объявлении подвальный банк назывался «Нельсон». Одноглазый осматривал его секунд десять, потом устало спросил: «Сколько?»
Из Химок он поехал прямо в аэропорт, надеясь на удачу, и то, что паспорт на имя Владислава Коровина не вызовет подозрений. Еще у него была виза, сделанная, как и паспорт, через нужных людей. На это ушли последние деньги, но теперь у него было еще немного. Самолет в Шанхай отлетал через два часа. Снова повезло. Никто не схватил его за руку, когда он пересекал здание терминала, никто не ткнул ножом в толпе… В полете он прокручивал в голове еще десятки таких сценариев. Уже было не страшно, уже было можно об этом думать.
***
Окно выходило в серую кирпичную стену, украшенную узором из переплетенных кабелей и труб. Текстура стены была неоднородной, но он успел ее изучить и запомнить, когда ночами лежал без сна, периодически проверяя, не исчезла ли из-под подушки неудобная рукоятка пистолета. Стена меняла цвет вслед за вывеской расположенного рядом бара. Трижды подряд она была красной, потом трижды зеленой, потом опять трижды красной. Ему начало казаться, что это что-то вроде сигнала «SOS», но потом он понял, что это противоположный сигнал, говорящий о том, что спасать уже некого, и лучше держаться от этого места подальше. Сам он так и делал, предпочитая, по привычке, места подороже и поважнее. Даже купил кремовый костюм с белым галстуком и приличные туфли. Одежда была сложена на стуле – единственном предмете мебели в его комнате.
Комнату он снимал у неприятного сухого человека по имени Шен. Между ними сразу возникла тихая и невидимая неприязнь. Оба маскировали ее. Хозяин излишней учтивостью, постоялец излишней вежливостью. Встречаясь в миниатюрном, чуть больше трех метров в ширину, внутреннем дворике строения или на лестнице, они около минуты раскланивались, улыбались и жали руки.
По соседству жил обрюзгший, вечно потеющий немец, представившийся как Рудольф. Он все время ходил с кожаной папкой, и протиснуться мимо него по лестнице было нельзя, а из его комнаты с шести до девяти вечера звучали песни Мадонны. Еще была некрасивая студентка-китаянка, почти не говорившая по-английски и вечно курившая во дворике. Рудольф, проходивший мимо со своей неизменной папкой, пытался с ней заигрывать. Китаянка реагировала на это только презрительным взглядом, но немец, кажется, не обижался. Для него это был просто какой-то ритуал, который вроде бы принято совершать холостому человеку.
… Он просыпался ближе к вечеру. Одалживал у хозяина утюг, погладить костюм, и ехал на Нанкинскую улицу. Иногда, чтобы с кем-то встретиться, но чаще – чтобы просто затеряться в толпе туристов, блуждающих между неоновыми вывесками. Парочки часто просили его их сфотографировать. Он не отказывался. Так он встретил Светлану. Она гуляла с подругой. На вид ей было лет тридцать пять, и она была одета в вечернее платье. Так он понял, что она тоже русская, но не турист.
– Я – Слава, – сказал он, возвращая фотоаппарат.
***
В России Светлана была проституткой. Он узнал это от их общего знакомого. Шанхай быстро научил ее играть роль женщины высшего света. Суть ее и род ее занятий, конечно, не изменились. Но по выходным они ходили вместе на кольцевой мост и глядели на завихряющиеся потоки автомобилей, похожих на елочные гирлянды. Потом ехали к ней. Она жила в двухкомнатных апартаментах с видом на море. В коридорах здания, в котором располагалась квартира, стояли аккуратные кадки с фикусами, а в неторопливых лифтах играла усыпляющая мелодия. Все это было похоже на чью-то скучную мечту. Наступила зима. По случаю, они выбрались в ботанический сад, где снег лежал прямо на зеленых листьях. Она сказала – «Как-то это дико», а он только кивнул, хотя диким было все остальное, а снег на листьях был довольно обычным явлением. Было сыро и промозгло. Но он начал привыкать Шанхаю, и даже съел на улице жареного жука. Подумал о том, чтобы открыть кафе для русских. Рассказал Свете. Они пришли к выводу,